Дорога в будущее - [25]

— Что знают? — спросил я.

— Да что Бутенко… раньше… до прихода в училище… воровал…

Так вот оно что! И я тотчас же спросил:

— Кто знает? Перечисли…

— Ну, кто… — багровел Толя. — Я, Мишка Петров, да Колька Воронов из нашей группы, да еще Васька Кирьянов из четырнадцатой. Да вот они, — он обвел взглядом ребят, сидящих в кабинете. — А больше никто…

— Вы и Бутенко говорили об этом?

— Один раз Кирьянов в столовой сказал… Чуть до драки дело не дошло…

— Когда это было?

— Месяца два назад… Да вот когда вы с ним во время поверки разговаривали…

— Вот что, ребята, говорить об этом больше не следует. Ты, Толя, передай это Петрову и Воронову. С Кирьяновым я сам поговорю. А теперь идите в комитет комсомола. Заседание комиссии состоится там.

Передо мной снова и снова всплывала сцена моей беседы с Васей Бутенко в комнате четырнадцатой группы, его странное поведение на вечере. Теперь я понял, что жгло его. Он старался забыть о своем прошлом, жил, как живут все наши воспитанники, чувствовал себя полноправным членом коллектива и вдруг его упрекнули… Да, нехорошо получилось… Очень нехорошо…

Своими соображениями я поделился с зашедшим ко мне Васей Гусаровым. Он задумался и вдруг широко улыбнулся.

— А знаете, с кем наш Бутенко знаком? Даже письма от него получает?

— С кем? — спросил я.

И тут Гусаров назвал известного поэта, лауреата Сталинской премии. Я решил, что ослышался, и переспросил:

— Да, да, — уверил меня комсорг. — Сам своими глазами видел письмо от него на имя Бутенко. Да оно, наверно, и сейчас лежит на столе, где обычно письма раскладывают.

Это было уже совсем непонятно. Я не знал, что и думать.

— Вот что, Вася, — сказал я, стараясь быть спокойным. — Скажи, пожалуйста, дежурному — пусть вызовет ко мне Бутенко: по оформлению праздничной колонны…

6

И вот он опять сидит передо мной, Вася Бутенко. Ему скоро восемнадцать. Над верхней губой уже намечается нежный пушок. Стрельчатые брови, словно углем, нарисованы на гладком высоком лбу. На лице спокойствие и невозмутимость. Перед нами — все та же каслинская «Тройка», да еще томик стихов поэта, от которого Вася получает письма… Взгляд Васи падает на книжку и мгновенно загорается любопытством. Куда девалась вся его невозмутимость!

— Так вот, Вася, — произношу я, исподтишка наблюдая за ним, — на первом лозунге мы напишем следующее…

— Разрешите посмотреть, — прерывает Вася, а рука его сама тянется в сторону книги. — Это новое издание, такого я еще не видел…

— Пожалуйста, — равнодушно говорю я и тем же равнодушным тоном спрашиваю: — Знаком с поэтом?

— Встречались, — с гордостью говорит Вася.

— Вася, расскажи мне все о себе.

Вася сперва хмурится. Он испытующе смотрит на меня, потом решившись, плотнее садится в кресло и говорит:

— Хорошо, слушайте. Только интересного будет мало.

Вот что рассказал он мне в тот вечер.

…Вася рано потерял мать, и отец, по настоянию мачехи, отдал его на воспитание к тетке, в Томскую область. Там он начинает учиться. Перед началом войны отец забрал сына к себе, на Север, в Красноярский край. Для Васи наступает безрадостная жизнь. Мачеха заставляет его работать, часто бьет, отнимает книжки, к которым пристрастился восьмилетний мальчуган. Вася решает бежать, берет мешок, свое свидетельство о рождении, немного денег и еды. Пробирается в тайге пешком, 120 километров едет с охотниками в лодке. Проезжает на пароходе от Енисейска до Красноярска, оттуда поездом — в Томск, к тетке, которую любил.

Через некоторое время, заскучав по отцу, пробирается в тайгу. Холодный прием родителей, их равнодушие заставляют мальчика отправиться в обратный путь, к тетке. В дороге он встречается с двумя отставшими от поезда пассажирами. Позвали с собой в Москву. Поехал. На пути отстал, познакомился в Свердловске с воришками. Попал в милицию.

— Ну и что же? — задаю я вопрос. — В детский дом?

— Убежал, — говорит Вася и вздыхает. — Много еще скитался. Был в Кургане, в Шадринске, в Челябинске, во многих других городах. Состоял воспитанником Омской железной дороги.

Вася рассказывает об этом без всякого восторга. Видно, что ему тяжело досталось, даже вспоминать не хочется. Ну вот, наконец, эта история в Евпатории. Он умолк.

— Говори до конца!

— Хорошо! Украли мы с приятелем чемоданы. Утром узнал я, что они принадлежат знаменитому поэту. Я его стихи читал и люблю очень. Думал-думал и пошел на ту же самую дачу, где хозяйничал ночью. Прихожу, встречаю самого. «Что тебе, — спрашивает, — мальчик, надо?» Я, отвечаю, тот самый, что у вас чемоданы взял. «Зачем же ты это сделал?» — спокойно спрашивает. Раз не кричит — значит, не сердится, подумал я. И пообещал ему доставить его чемоданы в целости и сохранности.

— Доставил? — прерываю я Васю.

— А как же? Конечно, доставил. И договорились мы с ним, что я воровать больше не буду. Посоветовал он мне поступить в ремесленное училище. И вот я приехал сюда.

Теперь все было понятно. Одно только оставалось проверить:

— А скажи, Вася, почему все же ты на поверку не вышел и приказу не подчинился?

— Да что, Давид Борисович, — горячо говорит Вася, и глаза его гневно сверкают. — Разве я не такой, как все? Ну, было плохое, ну, воровал, так я… я, может… — тут голос его дрогнул, — может, я сам себе этого простить не могу… Но вы не думайте, больше ничего такого не повторится…