Дорога скорби - [62]

Я обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало такую трансформацию, и обнаружил, что это не царственная особа, а высокий человек в белом рабочем комбинезоне, сопровождаемый несколькими озабоченными людьми в синем, привычно державшимися позади.

— Доброе утро, Вилли, — сказал человек в белом. — Все идет хорошо?

— Да, Оуэн. Прекрасно.

— Славно. Канадская пшеница прибыла из доков?

— Ее сейчас разгружают, Оуэн.

— Хорошо. Мы должны поговорить о планах на будущее. Приходите в мой новый кабинет сегодня в четыре часа дня. Вы знаете, где это, — верхний этаж, от лифта повернуть направо, как в моей старой конторе.

— Да, Оуэн.

— Хорошо.

Взгляд бизнесмена мимолетно и безразлично скользнул по мне. Я был одет в коричневый комбинезон, с личной карточкой, и выглядел как любой из персонала. Персонала невысокого ранга — комбинезон собрался у колен гармошкой, а рукава закрывают руки до кончиков пальцев. Вилли не стал объяснять моего присутствия здесь, за что я был ему признателен. Он и так едва не падал перед Оуэном на колени.

Оуэн Йоркшир, несомненно, впечатлял. Чуть выше шести футов, он был широк, но не толст. Тяжелые мускулистые плечи и аккуратное подтянутое брюшко. Блестящие волнистые волосы падали на воротничок, в прядях, зачесанных от висков назад, пробивалась седина. Эта прическа в своем роде так же подчеркивала его положение, как вихры Джонатана. Оуэн Йоркшир намеревался не только править, но и запоминаться.

Его акцент был не совсем ливерпульским и не совсем лондонским, но говорил он властно и уверенно. Голос его безошибочно был инструментом для выражения превосходства. Можно было действительно вообразить, что его гнев сотрясает все здание. Можно было посочувствовать его подпевалам. Вилли еще несколько раз произнес: «Да, Оуэн». Я подумал, что «мужские» отношения, которые так превозносил Вилли, не шли дальше обращения по имени. Действительно, манеры Оуэна Йоркшира в разговоре с Вилли соответствовали руководящему принципу «мы все здесь заодно» и, казалось, пробуждали в хорошем человеке все самое лучшее; но я мог представить, как босс также находит способ избавиться от Вилли Парота: печально пожмет плечами и: «Вы же знаете, как это делается в наши дни, нам больше не нужен начальник производства на участке конских кормов; ваша работа компьютеризована, а должность упразднена. Выходное пособие? Конечно. Зайдите к моему секретарю. Никаких обид».

Я надеялся, что с Вилли такого не случится. Оуэн Йоркшир со своими спутниками прошествовал дальше. Вилли Парот смотрел ему вслед с гордостью, слегка оттененной волнением.

— Вы работаете завтра? — спросил я. — Открыта ли фабрика по субботам?

Он неохотно оторвал взгляд от удаляющегося Йоркшира и начал думать, что я здесь как-то подзадержался.

— Мы открыты по субботам со следующей недели, — ответил он. — Завтра они снимают рекламный фильм. Всюду будут кинокамеры, и в понедельник тоже. Мы не сможем заняться ничем полезным до вторника. — Он был преисполнен недовольства, но было ясно, что он готов вынести все это. — Идите уже, приятель. Пройдете к холлу и оставите комбинезон и карточку там.

Я снова поблагодарил его и на этот раз вышел в центральный двор, который со времени моего прихода наполнился фургонами и грузовиками с телевизионщиками и рекламщиками. Контингент телевидения был из Ливерпуля. Творцы рекламы, согласно надписям на их фургончиках, были из «Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд».

Один из шоферов «Интрамайнд» с бездумностью, свойственной его профессии, затормозил и остановился под углом к другим машинам. Я подошел туда, где он все еще сидел в своей кабине, и попросил его передвинуть свой фургон.

— А что? — враждебно спросил он.

— Я работаю здесь, — несмотря на инструкции Вилли Парота, я все еще был в коричневом комбинезоне и не собирался возвращать его. — Меня послали попросить вас. Тут ездят грузовики. — Я указал на разгружавшиеся платформы. Водитель проворчал что-то, запустил двигатель, развернул свою машину, выключил мотор и спрыгнул на землю радом со мной.

— Пойдет? — саркастически спросил он.

— У вас, должно быть, интересная работа, — с завистью сказал я. Вы видите всех этих кинозвезд?

Он фыркнул.

— Мы делаем рекламные фильмы. Конечно, иногда мы снимаем знаменитостей, но по большей части нам достаются вещи.

— Какого рода вещи?

— Спортивное снаряжение, часто обувь.

— И конский корм?

У него было время побездельничать, пока остальные разгружали оборудование. Он был не прочь слегка порисоваться.

— Они привлекли кучу ведущих жокеев к рекламе конского корма.

— Да? — заинтересованно спросил я.

— А почему не тренеров?

— Жокеев публика знает в лицо. Я знаю, о чем говорю. Я сам любитель футбола.

Я с благодарностью понял, что мое собственное лицо ему ни о чем не напоминает, поскольку годы прошли с тех пор, когда оно часто появлялось на страницах национальных спортивных газет.

Кто-то отозвал его, а я пошел прочь, проскользнул к своей собственной машине и беспрепятственно выехал через неохраняемые внешние ворота. Удивительно, подумал я, что помешанный на безопасности Оуэн Йоркшир не оснастил ворота электронным шлагбаумом и зловещими регистраторами имен. И единственной мыслимой причиной такого упущения я счел то, что ему не всегда хотелось, чтобы в записях оставались имена посетителей.