Дорога обратно - [22]

— Ты подошла к окну?

— Нет. Я успокоилась, поняла, что они вернулись, и продолжала возиться на кухне. Потом услышала голоса Андрея и Димы. Слов я не разобрала, но поняла, что Андрей очень рассержен, ругает Диму.

— Это часто бывало?

— Нет, очень редко. Обычно он спокойно относился ко всяким провинностям Димы, чаще всего посмеивался. А тут я услышала в его голосе злость. Я поняла, что это из-за машины. Когда я вышла, Дима уже прошел к себе, я увидела, что он лежит лицом вниз и плачет. Я хотела подойти к нему, но тут в комнату вошел Андрей, на нем лица не было, он был белый весь. Он захлопнул дверь в комнату Димы, стал в волнении ходить, а когда я спросила, что случилось, он крикнул: «Я же запретил ему вечером садиться за руль! Ты знаешь!»

Я решила — пусть успокоятся оба, — и ушла на кухню. Андрей заперся у себя, я слышала, как щелкнул замок.

— Где была в это время Люда?

— Не знаю, ее с ними не было. Я хотела спросить, но они оба были такие расстроенные, что я не решилась. Подумала — пусть успокоятся. Решила позвонить Игнатьевым, узнать, не у них ли Люда. Помню, подошла к телефону, но номер не набирался. Несколько раз пробовала, потом положила трубку.

— Так. Дальше что было?

Помню, в тот момент, когда я положила трубку, услышала шум мотора. Подбежала к окну и увидела, что машина выходит со двора. В тот же момент выскочил Андрей. Он пробежал через комнату, выбежал во двор, потом за ворота, кричал что-то…

— Что именно он кричал, не помнишь?

— Сначала «Стой!», «Стой, говорю!» Потом… Еще что-то…

— Что именно? — Лукьянов в упор смотрел на нее. У нее были страдальческие глаза.

— Это важно? — спросила она.

— Да, может быть.

Я слышала, как Андрей уже за воротами крикнул: «Идиот!»

— Потом что было?

— Потом… Я побежала тоже и увидела, что Андрей бежит по дороге, кричит, размахивает руками, а машина быстро удаляется.

— Что он кричал?

— «Задержите его!», «Задержите его!» и бежал, бежал за машиной. Потом я видела, как машина свернула в сторону шоссе.

— А Андрей?

Он побежал дальше, потом исчез из виду. Я вернулась, стала наспех переодеваться, я ведь в халате была, и в это время позвонили от Грушецких, сказали, что Андрей с Борисом поехали за Димой.

— Так. Что ты делала дальше?

— Вышла на дорогу, потом на шоссе. Стояла там.

— Сколько времени?

Не знаю. Может быть, час. Может, меньше. Потом подумала: вдруг они будут звонить, вернулась. Сидела у телефона.

— Они не звонили?

— Нет. Я сама позвонила жене Грушецкого, поговорила с ней. Она утешала меня, старалась успокоить.

— А Люда, где она была все это время?

— В тот момент я так расстроилась, что не могла думать о ней… Только ждала, что мне сообщат что-то о Диме… Что-то страшное..!

— Когда приехал Андрей?

— Они вернулись под утро с Борисом, тот довез его, сказал, что Дима жив, это было для меня тогда главным. Андрей сел у стола, положил голову на руки и сидел так, убитый.

— Что он говорил?

— Несколько раз повторил: «Все пропало!» Я стала спрашивать, что с Димой, он сказал зло: «Жив твой Дима!» и опять: «Все пропало!» Я его никогда таким не видела.

— Каким?

— Беспомощным, растерянным. Он совсем потерял контроль над собой, ходил, как помешанный. То хватался за телефон, то перекладывал свои бумаги — у него ведь защита была уже назначена, то принимался укладывать чемодан. Я видела, что он не в себе, пыталась его успокоить, уговаривала, но он ничего не соображал, единственное, чего я добилась от него, что Дима в милиции. С первым автобусом я поехала в город, в управление милиции, мне сказали, что Дима сбил человека на шоссе, привез его в больницу, потом сам приехал в милицию. Я просила пустить меня к нему, но мне сказали, что сейчас нельзя. Я вернулась на дачу и никого уже не застала, мы разминулись с Андреем, он тоже поехал в город. Потом он позвонил мне, сказал, что Дима теперь будет сидеть долго, пока разберутся, но он все выяснил, тот человек был пьян, выскочил неожиданно из-за автобуса, так что ой надеется, что все обойдется.

— Какой у него был голос?

— Голос?

— Да, был ли он так же взволнован?

— Нет, пожалуй, он был гораздо более спокоен, я даже удивилась. Он сказал, что надеется все уладить, но для этого надо ехать в Москву, тем более, что через неделю защита Он сказал, что вечером уедет и Люду увезет с собой.

— Ты ее больше не видела?

— Нет:

— Что он еще сказал?

— Просил, чтобы я оставалась тут, носила Диме передачи, но не ходила к нему, не разговаривала с ним. Он сказал, что после всего случившегося лучше всего, если он побудет один, подумает, осознает все. «Это все плоды твоего воспитания, — сказал он. — Вот теперь и расхлебывай». На следующий день я была у следователя, он подтвердил, что Дима сбил человека, идет следствие, пока его видеть нельзя. Потом я узнала, что тот человек умер… Несколько дней я возила Диме передачи, пыталась еще что-то узнать, потом не выдержала, послала тебе телеграмму…

Она все так же сидела, кутаясь в шаль, глядя куда-то мимо Лукьянова, говорила тихим, сдавленным голосом, иногда смахивала с лица набежавшие слезы. Ей было трудно все это восстанавливать шаг за шагом, он видел.

— Прости, что я заставил тебя все это вспоминать снова, во всех подробностях, — сказал он. — Но все это очень важно, и ты даже сама не знаешь, как помогла мне.