Дорога на Стрельну - [23]

Шрифт
Интервал

— В принципе! Ты штык примкни. Ранец сними. Патронов в карманы побольше переложи. Проверь затвор. Индивидуальный пакет с собой?

Я закопошился, сидя на корточках. Андрей непрерывно вёл наблюдение.

— Побыстрее шевелись, — торопил он меня. — Фашист небось по телефону подмогу вызвал. Чтобы нас помогли прикончить и раненого забрали.

— Готов я.

— Тогда слушай. Если фриц в вагоне, позиция у него невыгодная: чтобы выстрелить, ему надо либо на площадку выползать, либо разбивать стекло и стрелять из окна. И то, и другое несподручно. Если он в кювете сидит перед вагоном, стрелять ему будет удобно. Правда, стрелок он вроде неважный… Мы с тобой с двух сторон на него пойдём, перебежками и ползком. Учти, если фриц в кювете, только сверху на него нападай. Упаси бог сбоку от него в кювет влезть: легко уложит, и целиться ему не придётся. Хорошо бы захватить фашиста живьём.

— «Ура!» кричать, чтобы запугать немца?

— Кричи… Чтобы себя подбодрить… Теперь так, Саня. Расползаемся по канаве в разные стороны, метров по пятнадцать отсюда. И по моему сигналу вперёд.

Я ползком двинулся по канаве. Но Андрей схватил меня за ногу.

— Отставить, Саня. Отставить! Глянь под первый вагон.

Я осторожно выглянул. Между колёсами первого вагона шевелились чёрные тени… Нет, какие там тени — ноги! Не меньше четырех пар сапог топталось на шоссе за трамваем.

— Четыре или пять фрицев прибежало, — сказал Андрей. — Остаёмся здесь в обороне… А ну, по фашистским ногам! Расстояние — двести метров. Прицел — два! Приготовься!

Я положил винтовку в небольшую выемку в бугре, поднял рамку, поставил прицел и стал наводить мушку на самую левую ногу.

— Огонь! — скомандовал Шведов.

Я выстрелил. Одновременно ударил и его выстрел. Немцы за вагоном разбежались в разные стороны, за колёсные тележки.

— Встречай, Саня, тех, кто слева, из-за второго вагона, появится. Только не стреляй, пока они из кювета на поле не выйдут. Пусть вслепую идут. Убери пока винтовку!

— Андрей, это считается бой?

— Считается, Саня, считается. Только целься хорошо. Не торопись. Чтобы наверняка.

Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. С моей, левой стороны показались двое. Они вскочили в кювет значительно левее трамвая.

С другой стороны трамвая, из-за первого вагона, два других немца выбежали на поле. Один из них держал у живота автомат, другой прижимал, точно ребёнка, к груди что-то вроде ружья, но гораздо более массивное. «Ручной пулемёт!» — сообразил я.

По тому, как шли и осматривались эти двое, было ясно, что они нас не видят. Шведов полулежал вдоль канавы и наблюдал за фрицами.

— Стреляйте, — зашептал я ему. — У них пулемёт!

— Хороша машина! Пусть они мне его поближе поднесут. Только бы на тех, что слева, мне не отвлекаться. Смотри, не оплошай.

«Шведов, конечно, голова! — подумал я. — Он ухлопает этих фрицев, когда они доставят пулемёт к нашей канаве. Пулемёт станет нашим, и тогда немцы у дороги и в трамвае, сколько бы их там ни было, могут сдаваться!.. А если так не получится? Будет худо! Совсем худо. Нет, это наш пулемёт! Он должен быть нашим. Во что бы то ни стало! Я, правда, не умею с ним обращаться. Но Андрей-то уж сумеет».

Шведов вдруг встал на колено и прицелился. Стеганул выстрел. Немец, сопровождавший пулемётчика, остановился, удивлённо посмотрел в нашу сторону и упал, подогнув колени.

Тотчас слева, из кювета, дружно застрочили автоматы. Я уже не смотрел вправо и не видел, что делал фашист, который шёл с пулемётом. Я только слышал, что Андрей выстрелил ещё раз и ещё. Потом он выругался не то в адрес «своего» фрица, не то в свой собственный. Из этого я понял, что в пулемётчика он не попал. Как бы в подтверждение этой догадки, справа застучал пулемёт. Очередь ударила в бугор и срезала его верхушку. Мы распластались по дну канавы.

— Дай мне пистолет, — приказал Шведов.

Он пополз вправо. Пулемётчик лежал возле канавы лицом к нам. Вот бы сдёрнуть его вниз! Только бы он не заметил раньше времени, что Андрей к нему подбирается. Пожалуй, заметит. Тогда Андрей погиб! И я, конечно, тоже…

Гитлеровцы, что были левее трамвая, выскочили на поле и побежали к буграм. Я положил винтовку на край канавы, прицелился и нажал на спуск. Приклад ударил в плечо. Немцы продолжали бежать. Десятизарядка не требовала взведения затвора после каждого выстрела. Я стал часто нажимать на спуск. Ни в одного из фашистов я не попал. Заколдованы они, что ли? Почему я так мажу? Надо целиться спокойнее. Вот мушка уставилась в зеленое брюхо гитлеровца. Она подпрыгивает вверх-вниз. Или, может быть, это подскакивает светлая пряжка на его поясе? Не должна прыгать мушка. В первый раз в жизни мне приходилось целиться в человека. Я должен его убить. Должен! Потому что это — фашист… Надо целить выше пряжки, чтобы пуля не срикошетировала… Я должен его убить, чтобы помочь Андрею… Надо на мгновение затаить дыхание. Ну вот, сейчас. Теперь я не промахнусь. Стреляю. Фашист раскинул руки, сделал несколько шагов и грохнулся грудью на свой автомат. А второй побежал ещё быстрее. Я, почти не целясь, нажал на спуск. Выстрела не последовало. Я расстрелял все десять патронов. Скорее новые обоймы в магазин!.. Не успеть!


Рекомендуем почитать
Заговор обреченных

Основой сюжета романа известного мастера приключенческого жанра Богдана Сушинского стал реальный исторический факт: покушение на Гитлера 20 июля 1944 года. Бомбу с часовым механизмом пронес в ставку фюрера «Волчье логово» полковник граф Клаус фон Штауффенберг. Он входил в группу заговорщиков, которые решили убрать с политической арены не оправдавшего надежд Гитлера, чтобы прекратить бессмысленную кровопролитную бойню, уберечь свою страну и нацию от «красного» нашествия. Путч под названием «Операция «Валькирия» был жестоко подавлен.


Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.