Дорога на Стрельну - [16]

Шрифт
Интервал

А с другой стороны, пожалуй, действительно Нюрка. Такое имя ей шло больше. Хоть куда девица! Белые волосы, завязанные сзади пучком. Чёрные глаза, хоть и небольшие, но живые, задорные. Чуть вздёрнутый носик. Белые-белые зубы, то и дело обнажаемые улыбкой. Все это делает её лицо очень даже привлекательным. Серое бумазейное платьице, перехваченное ремешком, облегает стройную, плотную фигуру. На шее и на загорелых икрах золотится лёгкий пушок.

Конечно, заглядеться на такую девушку и впрямь не диво. Но заниматься флиртом сейчас, здесь, когда рядом столько горя, когда сама эта девушка должна думать о том, как спасти своих стариков, казалось мне совершенно неуместным. Впрочем, думает ли она о своих стариках? Льнёт к моряку, которого только что увидела. Скажите на милость, любовь с первого взгляда!

Между тем моряк за руку подвёл девушку к нам.

— Знакомься, Нюрка. Это мои товарищи. Этот вот Андрей. А это Саня. Имей в виду, ребята неплохие.

Нюрка подала нам поочерёдно руку.

Её Кратов представил так:

— Девушка, братва, сами видите, ничего себе. Я её прозвал Белая Головка. — При этом он усмехнулся, довольный изобретённым прозвищем. Мне оно показалось грубым. «Белая головка» — так именовали водку высшего сорта, запечатанную белым сургучом. Почему этим именем надо было окрестить девушку?!

Но сама Нюрка, будто прочитав мои мысли, сообщила:

— Между прочим, меня и папаша так называет. Вы с ним, Паша, как сговорились, — улыбнулась она Кратову.

— Значит, и с папашей твоим найдём общий язык. — Кратов похлопал Нюрку по плечу.

Разговор был прерван командой Сечкина:

— А ну, товарищи женщины, двинулись! По одному… то есть по одной, за направляющим, марш!

Женщины пошли гуськом по кювету за долговязым бойцом. За ними зашагал Сечкин.

— Пойдём и мы, Нюрка, — сказал Кратов, давая понять, что они сами по себе.

— А мы с тобой, Саня, пока горушка прикрывает, пойдём по шоссе, — сказал мне Андрей.

Я поднял из кювета чемодан, и мы пошли. За нашей спиной заурчали моторы: с развилки разъезжались машины. Я оглянулся. Лейтенант смотрел нам вслед. Я помахал ему рукой. И он, как мне показалось, обрадованный этим, помахал в ответ.

* * *

Шагая уже по кювету, мы зашли за очередной трамвайный поезд. Андрей остановился и стал смотреть на удалявшуюся от нас группу.

— Ну что творят, что делают! — вырвалось у него.

Женщины недолго шли одна за другой по кювету. Где-то впереди, ближе к Стрельне, часто рвались снаряды и мины. Чаще стали бить с моря корабли. И матери не выдержали, не сдержали своих обещаний. Они не шли, а бежали. Каждая старалась вырваться вперёд, обогнать других. Многие бежали правее кювета по траве. Трое или четверо, во главе с женщиной в цветастом платье, то бегом, то шагом спешили по шоссе.

Сечкин и его долговязый товарищ пытались восстановить порядок. Они то забегали вперёд, задерживая сильно вырвавшихся, то сгоняли в кювет бегущих по дороге, что-то кричали… Это мало помогало и, пожалуй, создавало ещё большую сумятицу.

— Андрей, надо бы помочь этому Сечкину, — предложил я.

— Трудно теперь помочь. Разве что так…

Шведов вскинул винтовку и трижды выстрелил в воздух. Женщины замедлили шаг, многие оглянулись. Шведов погрозил им кулаком и жестами показал, чтобы они спустились в кювет. Сечкин, воспользовавшись моментом, построил их гуськом, и движение пошло в прежнем порядке. Но очень скоро опять началась толчея и женщины снова повыскакивали кто на поле, кто на шоссе. К моменту, когда группа подошла к повороту и стала скрываться с наших глаз, было ясно, что она опять рассыпается в беспорядочную бегущую толпу.

— До добра эти бега не доведут, — сказал Андрей. — Не справиться Сечкину с этой бабьей ротой.

— Так догоним их!

— Этих мамок ничем теперь не удержишь. Не стрелять же в них. Да хоть и стреляй, не остановятся. Неправильно лейтенант сделал. Нельзя было их выпускать.

— Как? — изумился я. — Вы бы их не выпустили?

— Ни под каким видом, — отрезал Андрей.

Вот, оказывается, почему он молчал, когда все другие просили лейтенанта пропустить женщин.

Спорить с Андреем мне сейчас не хотелось, поскольку дело было сделано, женщины шли в Стрельну и уже скрылись за поворотом. Но удивлён я был крайне. Выходит, симпатичный Андрей — сухой, жёсткий человек. А Кратов, который мне так не понравился, оказался человеком сердечным. Он жарче всех вступился за несчастных матерей.

Я оглянулся на моряка: как они там с Нюркой?! Но позади нас никого не было видно.

— Наши куда-то подевались, — сказал я безразличным голосом.

— Кто? — Шведов, не оглядываясь, продолжал идти.

— Павел и Нюра.

— Быстро они.

— Что «быстро»?

— Быстро, говорю, они в кусты отправились.

От этих слов на душе стало плохо. Я, конечно, не ребёнок. Пашку Кратова я очень даже хорошо понимаю. Но Нюрка! Так сразу, с незнакомым! И притом без всякого стеснения. Знает же, что мы заметим их исчезновение. Нет, все-таки и Кратов хорош! Нашёл время!.. Ну, черт с ними! Постараюсь о них не думать, хотя это и нелегко. Буду думать о другом.

— Андрей, побежим, догоним женщин. Поможем Сечкину.

— Бесполезно. Давай лучше покурим.

Мы находились как раз возле трамвайного вагона. Шведов прислонил винтовку к подножке, сел рядом на обочину и протянул мне пачку «Норда».


Рекомендуем почитать
Заговор обреченных

Основой сюжета романа известного мастера приключенческого жанра Богдана Сушинского стал реальный исторический факт: покушение на Гитлера 20 июля 1944 года. Бомбу с часовым механизмом пронес в ставку фюрера «Волчье логово» полковник граф Клаус фон Штауффенберг. Он входил в группу заговорщиков, которые решили убрать с политической арены не оправдавшего надежд Гитлера, чтобы прекратить бессмысленную кровопролитную бойню, уберечь свою страну и нацию от «красного» нашествия. Путч под названием «Операция «Валькирия» был жестоко подавлен.


Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.