Дорога на Рейншедоу - [18]

– Правда? – после паузы спросила Люси.

– Что тебя удивило?

Люси в замешательстве рассмеялась.

– Мам, за всю мою жизнь я ни разу не слышала, чтобы ты или папа сказали, что разочарованы каким-нибудь поступком Элис. Я думала, вы попросите меня принять их отношения и перестать страдать по этому поводу.

– Ты два года прожила с этим мужчиной. Не представляю, как ты сумеешь «перестать страдать по этому поводу». – Последовало долгое молчание. – Не могу понять, как тебе в голову пришло, что мы с отцом одобрим действия Элис.

В голосе матери звучало такое искреннее недоумение, что Люси не удержала скептический смешок:

– Ты всегда одобряла любые поступки Элис – и плохие, и хорошие.

Не сразу, но в конце концов мать всё же ответила:

– Признаю, я всегда слишком баловала твою сестру. Она постоянно нуждалась в поддержке гораздо больше, чем ты, Люси. Ей не досталось твоих способностей. Она полностью так и не оправилась после менингита. Перепады настроения и депрессии...

– …которые также могли быть следствием крайней избалованности…

– Люси, – тон матери был укоризненным.

– Это и моя вина, – сказала Люси. – Я потворствовала Элис вместе с остальными. Мы все обращались с ней, как с беспомощным ребёнком. Не исключаю возможности долгосрочных последствий менингита. Только... с какого-то момента Элис должна сама начать отвечать за своё поведение.

– Ты не хочешь погостить у нас в Калифорнии? Выбраться на пару дней? Мы с папой оплатим тебе билет.

Люси улыбнулась явной попытке сменить тему разговора.

– Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Но там я смогу только сидеть без дела и хандрить. Уж лучше я останусь здесь и окунусь с головой в работу.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, я в порядке. Справляюсь понемногу. Самое худшее, что может случиться – это если я вдруг столкнусь с Кевином и Элис... пока не уверена, сумею ли держать себя в руках.

– Хочется надеяться, что у Кевина хватит порядочности развлекаться с ней в Сиэтле, а не настаивать, чтобы она навещала его на острове.

Люси недоумённо моргнула.

– Они вдвоём поселятся здесь, мам.

– Что ты имеешь в виду?

– Разве Элис не говорила? Она переезжает к Кевину.

– Нет, она... – мать осеклась. – Боже мой. В тот дом, где вы с ним жили?

– Да.

– А что Элис собирается делать с квартирой в Сиэтле?

– Понятия не имею, – сухо сказала Люси. – Может, сдаст мне в аренду.

– Люси, это вовсе не смешно.

– Извини, просто... Элис отбросила меня в сторону, как старые поношенные ботинки. И самое ужасное, даже непохоже, что она чувствует за собой какую-то вину. На самом деле, мне кажется, она считает себя вправе забрать моего парня. Как будто я обязана его отдать просто потому, что ей так захотелось.

– Это я виновата. Я так её воспитала...

– Остановись, – прервала Люси резче, чем собиралась, потом устало вздохнула и уже мягче произнесла: – Мам, ну хотя бы однажды может она сама быть в чём-то виновата? Нельзя ли просто признать, что Элис сделала что-то неправильно, а не подыскивать ей дюжину оправданий? Потому что каждый раз, когда я представляю, как она спит в моём доме, в моей кровати и с моим парнем, я чувствую, что она очень даже виновата.

– Но Люси – хотя, сейчас, возможно и рано об этом говорить – она всё-таки твоя сестра. И однажды, когда она придёт к тебе с искренними извинениями, надеюсь, ты простишь её. Потому что семья – это семья.

– Об этом действительно преждевременно говорить. Слушай, мам, я... мне пора.

Люси понимала, что мать пытается помочь. Но подобные беседы никогда не давались им легко. Они свободно разговаривали о вещах не слишком важных, но как только переходили к более серьёзным вопросам, мать считала себя обязанной поучать дочь, что думать и чувствовать. В результате Люси охотнее предпочитала делиться подробностями личной жизни с подругами, нежели с родными.

– Ты думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь, Люси, – проговорила мать. – Но я понимаю.

– Понимаешь? – в ожидании, пока мать продолжит, Люси остановила взгляд на картине Мунка «Танец жизни»[15]. На полотне несколько пар танцевали летней ночью. Но две женщины стояли в одиночестве. Та, что слева, была одета в белое и казалась невинной и полной надежд. Справа застыла женщина постарше, одетая в чёрное, в её напряжённой позе угадывалась горечь неудавшейся любви.

– До того, как выйти замуж, – произнесла мать, – я встречалась с одним человеком. Я очень его любила, но однажды он сказал, что полюбил мою лучшую подругу.

Мать ещё никогда не делилась ничем подобным. Люси стиснула телефонную трубку, не в силах издать ни звука.

– Мне было невыносимо больно. У меня случился... пожалуй, это можно назвать нервным срывом. Никогда не забуду того чувства – когда нет сил выбраться из постели. На душе так тяжело, что ты не в состоянии даже пошевелиться.

– Мне очень жаль, – утешающе проговорила Люси. – Трудно представить, что ты пережила такое. Наверное, это было ужасно.

– Самое ужасное состояло в том, что я одновременно потеряла и парня, и лучшую подругу. Думаю, они оба жалели о той боли, которую мне причинили, но они так любили друг друга, что остальное не имело значения. Они поженились. Позже бывшая подруга попросила у меня прощения, и я сказала, что прощаю.