Дорога на плаху - [73]

Евгения в тот вечер так и не написала письмо, а лишь приготовила ручку и лист бумаги. Решимости не хватило, ведь она не видела в ночной тьме ледохода, а только слышала глухой шум гигантской работы реки, и настроение у нее вновь упало к той черте, за которой апатия к миру и жизни.

Назавтра она опять стояла на берегу, поглощенная величественной панорамой ледохода на могучей реке. Противоположный берег затянутый синей дымкой просматривался почти у горизонта. Там катила прорва серебристого льда, черной клокочущей воды, от необузданной силы летели тяжелой канонадой гул, скрежет, грохот. Звуки зачаровали, пленили, продували застоявшиеся, подернутые унынием мозги, взвеселили их, и она, хмелея, как от крепкого напитка, воспряла духом, умылась ветром, пахнувшим от падения вздыбившейся многотонной льдины, окатившей мириадой брызг. Ей снова неудержимо захотелось увидеть Бориса. Она побежала в дом, взяла лист бумаги, ручку и, присев на пеньке, под музыку ледохода принялась сочинять послание, которое и получил заждавшийся весточки молодой человек.

Теперь, шагая по цветущему майскому брегу Иртыша, она рассказала Борису, как и почему было написано это письмо.

— Вы, наверное, нашли дерзким мое сочинение, во всяком случае, были удивлены моей нескромностью?

— Ну, что вы, Евгения, я благодарен вам за столь лирическое произведение. Я оценил его по высшему баллу.

— Вы просто смеетесь, — польщенная похвалой, заулыбалась Евгения, осторожно касаясь пальцами его левой ладони, отчего молодой человек вспыхнул и попытался поймать ее руку, приостанавливая шаг. Но девушка продолжала движение вперед, а ее руки взметнулись к солнцу. Муаровое платье на ней заискрилось, переливаясь в солнечных бликах радужными оттенками, рисуя пленительные дуги талии и широких бедер, приковывая восхищенный взгляд парня.

— Этому очищению я обязана Светилу! Это оно растопило льды на реке, наполнило ее могучей силой и отправило в добрый путь!

— Да-да, Евгения, я знал, что очищение придет, это неизбежное, веками повторяющееся действо. Если бы его не было, люди бы не смогли созидать, они бы погрязли в болоте своих грехов и ошибок. И наступила бы эра полного безумия человечества.

— Но разве его не было в нашей стране?

— И не только в нашей. — Борису неудержимо захотелось блеснуть красноречием, конечно, предпочел бы тему любви, благо, что адресат и вдохновитель рядом, но он понимал, что сейчас не время для откровений, боялся неверного своего поведения, точнее не знал как себя вести, а потому его понесло не в ту сторону. — Безумие захлестнуло Европу в начале двадцатого столетия. Это самый жестокий и безумный век в мировой истории. Россия же оказалась эпицентром этого безумия, потому мы имеем самые сокрушительные разрушения и человеческие разорения. Но самое страшное разрушение — это опустошение людских душ. Однако пусть в этом разбираются психологи, историки и политики, а я вам сейчас соберу великолепный букет из полевых цветов. — Опомнился Борис и бросился на чудесную полянку, открывшуюся перед ними. Обласканная лучами солнца она буйно покрылась голубыми и оранжевыми лютиками и одуванчиками, розовым гравилатом, острыми стрелками подорожника, а в зарослях набухала молоком с медвяным запахом черемуха.

— А поэты? Разве они могут стоять в стороне от безумия! — вдогонку крикнула Евгения.

— Поэты обязаны в первую очередь. Но, что-то голосов их не слышно.

— Их голоса глушит грохот голливудских и отечественных боевиков.

— Я с вами согласен, но не только это. Любое зло остается злом, в какие бы рясы оно не одевалось, — прокричал Борис, удаляясь, увлеченный сбором цветов.

Через несколько минут Евгения с восхищением принимала со вкусом подобранный букет цветов, какие расцвели к этому часу весны.

Как ей легко с этим человеком. Словно после знойного летнего дня приняла освежающий душ. Он, как солнечный свет, и все для нее. Зажмуришься, а все равно человека видишь. Он понимает ее с полуслова, и она его. Он умен, а потому прост в общении, предупредителен и неназойлив.

Борис дарил ей цветы второй раз, и с цветами хотелось сказать ей самые древние слова, но понимал, что они пока не вызовут той реакции, какую бы он хотел получить, а скорее все испортит своей торопливостью. Потому он только улыбался Евгении, глядя в ее лучистые глаза с надеждой на скорые поцелуи.

II

Евгения так и осталась у него в памяти улыбающаяся, в восторге от подаренного букета, сама похожая на великолепный цветок.

Слов нет, Лиля почти не уступала во внешней красоте Евгении, вела себя раскованно, в глазах плескалось озорство и веселье, а не грусть затравленного человека. Но глаза Лили его не согрели, не позвали к себе, в них нет того охватывающего обаяния, какое излучала Евгения.

Они ели мороженое в одном из летних кафе города под расписными зонтиками, с видом на Волхов, с тенью кленов, берез и лип. Мимо монотонно и буднично, под стать настроению парня, катил поток автомобилей. Он согласился на эту встречу по просьбе мамы, чтобы не огорчать ее и слегка скрасить больничные будни. Лиля неумолчно трещала, с назойливостью мухи лезла с расспросами о ранении, о той ситуации, в какой находился он, полагая, что такой интерес импонирует ему, не подозревая обратное — раздражение.