Дорога на плаху - [70]

— Вы правы, Борис! Но вы не должны требовать от меня того, к чему я не готова. — С этими словами Евгения подала руку парню, и молодые люди направились по перрону на привокзальную площадь, чтобы сесть в автобус и уехать на дачный поселок, где квартировали Рябуша.

Конец первой части

Часть вторая Под прицелом

I

В солнечный летний день Валентина Александровна, возвращаясь с работы, заглянула в почтовый ящик, размещенный в подъезде дома, и обнаружила письмо. Обратного адреса не было, Валентина здесь же, на площадке, вскрыла его и прочла первые строчки:

«Милый Борис, здравствуйте!

Я не удержалась и на второй день после вашего отъезда, взялась за перо и бумагу.»

Валентина Александровна смутилась, ее обдало жаром, как из парной, парной чужого письма, прервала чтение, но, перевернув лист, увидела заключительную строчку:

«До свидания, Ваша Евгения».

Как, у него какие-то отношения с Евгенией, той несчастной женщиной, что была у него сиделкой, и, как поняла она из скупых слов сына, оказалась под следствием, как детоубийца!

Не хватало ей еще такого кошмара! Она обязана прочесть письмо и выяснить для себя насколько серьезны их отношения. Она перевернула письмо и засомневалась, правильно ли поступает?

«Нет, я не стану читать, но потребую от сына рассказать всю правду. Он не посмеет больше скрывать от меня связь с Евгенией».

Она решительно поднялась на второй этаж в свою квартиру и застала сына в гостиной на диване за чтением романа.

— Борис, прости меня, я вскрыла письмо, адресованное тебе, я его, разумеется, не читала, но увидела первую и последнюю строчки. — Она передала письмо в конверте сыну. — Но скажи мне, это та женщина, что была твоей сиделкой?

— Да, — поднимаясь с дивана, сказал Борис, беря письмо.

— Расскажи мне о ваших отношениях. Меня обижает твое молчание.

— Мама, я отвечу просто: я ее люблю.

— И твои намерения последуют далее?

— Очевидно.

— Но я должна знать о ней более подробно. Ты, я вижу, отказываешься поделиться со мной?

— Сейчас не время.

— Когда же оно наступит?

— Не знаю.

— Ты лукавишь, — Валентина Александровна заметно нервничала. — Твой лечащий врач в Красноярске мне симпатизировал и оставил свой телефон. Я позвоню ему и попрошу выяснить о Евгении все, что можно, и написать мне. Но, думаю, до этого дело не дойдет, ты расскажешь мне о ней сам.

Борису стало не по себе при мысли, что мама узнает о Евгении всю правду и, не дай Бог, ей вышлют газету, в которой вылито на бедную женщину столько грязи. Это может серьезно поссорить его с матерью, уж лучше в сдержанных тонах рассказать ей какую-то часть событий.

— Мама, у Евгении родился неполноценный ребенок, на этой почве она рассталась с мужем, в отчаянии лишила младенца жизни прямо в больнице, и вскрыла себе вены. После выздоровления ее арестовали, но следствие пришло к выводу, что женщина невиновна.

— Боже, она душевнобольная! — испуганно воскликнула Валентина Александровна. — Как же ее допустили к тебе в качестве сиделки?

— Она — нормальный человек. Обстоятельства складывались не в ее пользу. Теперь все кончено.

— Какие обстоятельства? Можешь ты сказать о них родной матери!? Впрочем, ничего объяснять не надо — она тебе не пара. Если ты к ней повернулся из сострадания, то не приносить же себя в жертву! К чертям собачьим всякое сострадание, забудь ее навеки.

— Мама, я тебя очень люблю и прислушиваюсь к твоему мнению. Но в данном случае я никак не могу согласиться с тобой, и предоставь мне право распоряжаться своей судьбой и… чувствами. Я, в конце концов, взрослый мужчина!

— Боренька, сынок, я желаю тебе только добра! Чувство — вещь, если так можно выразиться, проходящая.

— Чувство любви, мама, не вещь. Это, я понял, состояние души.

— Хорошо, принимаю твое замечание, — стояла на своем мать, — это состояние проходящее. Да, оно бывает продолжительное, стойкое, но бывает и мимолетное, как тучка в знойный день, налетела, брызнула дождем, сбила зной. Меня охватывает ужас, что у этой женщины за неполную четверть жизни столько поразительных, уму непостижимых событий. Нет-нет, она тебе не пара. Еще неизвестно, какие казусы ее ожидают впереди. Этот человек — само несчастье!

— Но я люблю это несчастье и хочу сделать его счастливым!

Мать в отчаянии заломила руки.

— Боренька, твой отец не сделал меня счастливой, хотя любовь у нас была взаимной. Все это карточная игра, иллюзия. Я не хочу, чтобы и ты попал под влияние обманчивого впечатления обаятельной красотки, а в дальнейшем разочаровался и испил нашу с отцом чашу.

— Мне о вашей любви почти ничего неизвестно, — с горечью сказал Борис.

— Любовь у нас была скоротечная, взрывная, как порох. Всего неделю мы были знакомы, как решили пожениться. Мы наплевали на мнение родителей, мы хотели побыстрее обрести, как нам казалось, семейное счастье. Мы отказались от вмешательства в нашу жизнь родителей, от их помощи. Уехали в другой город, но быт, неустроенность съели голодной волчицей нашу любовь. У меня нет состояния, которое помогло бы встать тебе на ноги. У меня есть только ты, самое дорогое для меня на этом свете, и я хочу, чтобы ты не ошибся в выборе.

Было видно, как тяжело дается матери этот монолог, как с трудом сдерживает она себя, чтобы не разрыдаться, и сын несколько раз порывался ее успокоить, но мать останавливала его жестом, прося не перебивать, а дать возможность высказаться до конца.