Дорога на остров Пасхи - [6]

Я сказал, что пойду погуляю. И пошел – даже не почистив зубы. Я едва сообразил, что надо снять пижаму и одеться, раз уж я собрался гулять.

Я зашел на какую-то заброшенную стройку и ревел там целый день. Это – еще одна ИНДЕЙСКАЯ привычка. Это чушь, что мужчины не плачут. Плачут. Но только этого никто не должен видеть.

Это произошло спустя два месяца после того, как отец посвятил меня в свою ТАЙНУ.

* * *

– И… долго он с ней жил? – спросил я, подразумевая совсем другое: когда? Когда он с ней жил?

Не скрою, меня всегда интересовал ответ на этот вопрос: почему ушел отец? Кто был в этом виноват?

Я задавал его себе снова и снова. Тысячу раз – потому что не мог задать его больше никому. Черт, это же так просто: всегда кто-то виноват. Но кто? Он или она?

Простой вопрос, правда? Он или она? А если задать его по-другому? Отец или мать? Чувствуете, какие начинаются сложности? Не знаю. Кому как, а мне было трудно обвинить кого-нибудь из них. Ведь они были мои родители, и я любил их обоих.

Наверное, поэтому я довольствовался расплывчатым: «Так получилось». Вроде – никто не виноват. Просто так получилось.

Я так вошел в роль дурачка – разве что слюнку не пускал.

Мать вышла замуж через четыре месяца.

* * *

Арт поморщился.

– Два года. Почти два года.

– Два года? Почему так мало?

– Долгая история.

– Мы не торопимся. Тебе не кажется, что это несправедливо: ты знаешь про меня многое, а я про тебя – ничего. Расскажи мне, как это случилось? Я хочу знать, ведь речь идет о моем отце. Когда они познакомились?

Арт нехотя опустился в старое кресло, я сел напротив – на диван.

– Они познакомились… десять… Нет, девять лет назад. Моя мама – Рита – ушла тогда от папы. Он почти в открытую жил с другой женщиной. Ну, и… – Арт не хотел об этом говорить, но знал, что должен. Я бы его заставил. – Ей подвернулся твой отец.

Это неприятно резануло мне слух. «Подвернулся!». Отец был не из тех, что подворачиваются.

– И они прожили два года, – закончил Арт. – Почти два года.

– А почему расстались?

– Потому, что вернулся мой папа, – как о чем-то, само собой разумеющемся, сказал Арт. В этот момент я его ненавидел. Ненавидел потому, что вся его фигура говорила: «Ведь мой папа лучше твоего отца, о чем тут спорить?». – Вернулся в семью, вот и все. Мама его простила. Он простил ее – за то, что жила с твоим отцом. В общем, у нас теперь все хорошо.

Я приподнялся с дивана и заметил в глазах Арта беспокойство: наверное, вид у меня был не самый благодушный.

– У вас все хорошо? Ты хочешь сказать, что вы просто забыли об этом досадном происшествии? Да? Вы просто вычеркнули тот факт, что два года мой отец жил с твоей матерью? Так ведь? Тогда позволь мне задать тебе еще один вопрос, Арти, – да, тогда я в первый раз назвал его Артом. – Какого хрена ты сюда приперся, дорогой мой? К человеку, которого вы все так стараетесь забыть? Стереть из памяти?

Арт замкнулся. Он сразу как-то изменился: стал серьезным и высокомерным, будто мы с ним вели переговоры о купле-продаже Китая.

– Это – мое дело. Это касается только меня и твоего отца. Он позвонил – я приехал. Он не сказал, что ты тоже будешь здесь.

Мы надолго замолчали. В доме стояла тишина. Абсолютная, непроницаемая тишина. Даже часы не тикали.

Сколько времени мы просидели молча, я не знаю. Мы вели себя, как хорошие актеры в плохой пьесе: тянули паузу до последнего.

Наконец Арт не выдержал и сказал:

– Интересно, зачем он нас позвал? Только познакомиться?

– Было очень приятно, – буркнул я. – Похоже, теперь настало время переодеться.

Почему я подошел к шкафу? Почему я даже не задумался, а СТОИТ ли мне переодеваться? Не знаю. Отец написал: «Переоденьтесь», значит, так и надо было сделать.

Я открыл шкаф. Там двумя аккуратными стопками лежала одежда. Ничего особенного – старая отцовская одежда. Две пары джинсов и две футболки. Но я обратил внимание, что они тщательно выстираны и поглажены. И еще увидел, как Арт поморщился.

– Я не собираюсь надевать ЭТО, – сказал он. Но в его голосе уже не было прежней уверенности. Гримаса брезгливости – да, была, но по голосу я чувствовал, что отвращения он не испытывает. Вроде как ребенок, который очень хочет есть, но обязательно сначала должен поломаться при виде тарелки с кашей.

По сути, Арт таким и был – избалованным ребенком. Но кашу он все равно ел – я это видел по лицу.

Поэтому я не стал его уговаривать: взял ту стопку, где вещи были похуже, постарее, отошел к окну и начал переодеваться. Я слышал, как Арт после некоторого раздумья с гортанным ворчанием стал открывать все отделения шкафа.

– Что ты делаешь? – спросил я, не оборачиваясь.

– Ищу вешалку. Не могу же я бросить костюм на диван. Ты знаешь, сколько он стоит?

Я догадывался, сколько он стоит. И еще я знал, что в жизни Арта есть кое-что, стоившее гораздо дороже костюма и «Тойоты». Иначе бы он не приехал. Но я не торопил его расспросами. Придет время – сам расскажет.

Старая одежда отца пришлась мне впору. Я машинально посмотрел на себя в зеркало. Думаю, все люди делают это именно машинально, а не из желания покрасоваться: просто нам необходим взгляд со стороны. Хотя он заведомо неверный: ведь зеркало многое меняет. Переворачивает.