Дорога на Ксанаду - [70]

В камине еще пылала парочка обуглившихся дров. Со вчерашнего вечера никто не подбрасывал дров в огонь, который показывал вчера на стенах и потолке оранжево-красный фильм. Но даже сейчас, при дневном свете, это место, казалось, находилось в другом времени. Я подошел к столу и начал рассматривать страницы заложенной книги. На узких строчках мелким шрифтом были напечатаны строфы старой английской баллады. Текст был очень старым, предположительно XIII или XIV века. Древнеанглийский был для меня всем, чем угодно, только не моей специальностью, поэтому я понимал только фрагменты. Только тогда, когда я «дочитал» до первого имени, мне все стало ясно: Талисин. Я положил руку между страниц, чтобы не потерять то место, и закрыл книгу. «The Red Book of Hergest»[161] — стояло на обложке и год — 1796. По моим данным «Красная книга» являлась сборником старых уэльских песен XIII столетия. Очевидно, в настоящем издании в 1796 году был напечатан очень ранний перевод на древнеанглийский язык. Это же издание включало в себя и стихотворение «Romance of Taliesin»[162] — балладу о становлении барда, и именно на этом месте была заложена книга. Я задержал дыхание и открыл книгу на форзаце. Здесь было снова написано название книги, год издания и имя издателя — Коттл, Бристоль. Справа сверху красовался экслибрис без вычурных росчерков, а под ним — три буквы знакомого мне почерка: S.T.C.[163]

Я отдернул обе руки, словно «Красная книга» была раскаленной плитой.

Если она и в самом деле принадлежала Колриджу, то как она могла пролежать неопознанной на этом столе более двух сотен лет? Нет, это абсолютно невозможно. Скорее всего это фальшивка. Или западня. Но тогда для кого и зачем? Осторожно я листал книгу дальше за руладами о Талисине. Заложенное место я так и не нашел, зато наткнулся на начало баллады. Но тем не менее как я ни старался, так и не смог понять смысла этих строк. Может быть, содержание этого произведения и было незначительным, просто кто-то случайно открыл книгу именно в этом месте. Случайно, да, это было спасительным словом. Случайно, как, впрочем, и все здесь.

Еще я заметил на полях внизу одну заметку. Там было подчеркнуто одно имя Керридвен, арядом, очень маленькими буковками от руки было вписано другое имя: Жеральдина. И восклицательный знак. У меня не было никаких сомнений: это было написано рукой Самюэля Тейлора Колриджа.

Если это была подделка, то, черт возьми, хорошая! Если нет, тогда это значило, что передо мной филологическая сенсация.

Мне нужно было показать кому-нибудь эту книгу, чтобы подтвердить или опровергнуть мои доводы. Но как это сделать? Для этого мне нужно было как-то вынести отсюда саму книгу. Кража была не в моих правилах, да и второй раунд переговоров с Хендерсоном был самым последним делом, о котором я мог бы подумать. Но кое-что все же пришло мне на ум.

Вдруг я увидел панораму из окна, но земля не разверзлась подо мной и невидимая рука не отдернула меня. Темно-зелеными каскадами в море впадал холм со светло-зелеными разводами по бокам. В самый его центр врезалась одна из тех долин или маленьких ущелий, которые в Англии обычно называют combe.[164] Для этого слова нет точного определения. Одно из таких ущелий создает впечатление реки, по краям которой буйно разрослась флора, густой шевелюрой поглотившая долину.

Пейзаж оказался мне незнаком — я никогда прежде не видел его во сне. Я больше ничего не понимал. Да и чего, собственно, мне было понимать в этом винегрете из происшествий, совпадений и невозможностей, куда я постоянно попадал?

Через залив, окаймленный пеной и галькой, море брало в себя зеленые потоки. На горизонте, по ту сторону Бристольского залива, поблескивали известняковые утесы Кардифа.

Что-то сверкнуло из глубины ущелья, где-то на полпути между фермой и заливом: куб или плита из камня. Но что именно, часть ограды, руины старого дома или первая стена новостройки, было не разобрать.

В любом случае это был единственный знак человеческого существования посреди самозабвенного nature morte.[165]

Я захотел попасть туда, но только после укрепляющего ленча.

Или нет. Сейчас же, немедленно, сию же секунду.

22

Прямой путь был, к сожалению, никак не самый быстрый, как я вскоре убедился на собственном опыте.

Ущелье настолько заросло, что не было возможности идти дальше. Папоротник, кусты ежевики, барбариса и земляники — компактные маленькие джунгли.

Мне не оставалось ничего другого, как пойти по тропинке на запад и там искать возможность выйти к побережью через менее заросшую землю. Но между мной и морем параллельно тропинке тянулась беспросветная зеленая стена, которой, как мне показалось, не будет конца и края. Только спустя полчаса, уже после того, как я миновал ферму «Селькомб», я заметил первый просвет в чаще. Оттуда вела узенькая тропинка вниз, настолько крутая, что можно было сломать шею. Но по крайней мере она была сухой. Колючие падубы, окаймлявшие тропу, расцарапывали плечи до крови, но я ничего не чувствовал. Где-то через полмили тропинка повернула направо. Склон становился заметно более пологим. Если мне не изменила способность ориентироваться на местности, значит, я уже обогнул ущелье и приближался к каменной стене. Мой поход становился все менее утомительным, тропинка становилась шире и постепенно впадала в дубовую рощу. Высоко над вершинами деревьев виднелся фасад фермы «Эш». Прямоугольник под крышей был, вероятнее всего, окном, из которого я увидел камни. Но здесь не было ничего, кроме дубов и парочки раскидистых кустов орешника. Где-то журчал невидимый ручей, а птицы истошно жаловались на мое вторжение. Интересно, кому могла прийти в голову идея построить что-либо в центре столь беспросветной идиллии? Должно быть, я ошибся. Может быть, это пятно было всего лишь светлой поверхностью пня, раной свежесрубленного дуба.