Дорога на Ксанаду - [6]

— Скажи это еще раз.

Разумеется, после ночи в Ксанаду Мария не захотела меня больше видеть. Некоторое время я бегал за ней в надежде получить ответ на мое «Почему?» — но это оказалось бесполезным.

Благодаря тусклому, обманчивому свету, исходившему от «Кубла Хана» и истории его возникновения, я не сразу отправился по слабоосвещенной дороге к моему будущему, а остался на относительно спокойной парковке, чтобы проверить ее пригодность. Годом ранее я оказался на окольном пути, покрытом выбоинами. Я рассматривал учебу как простое времяпрепровождение, семинары — как способ завязывания новых отношений и считал сочинение стихов своим призванием. Когда именно я сошел с этого пути, а точнее — когда он сбросил меня и почему, до сих пор остается для меня загадкой. Возможно, мое транспортное средство было недостаточно оснащенным — амортизаторы оказались явно не самыми лучшими. Единодушный отказ всех литературных журналов, с которыми я контактировал, воспринимался мной больнее привычного уже краха на любовном фронте.

Но это еще не все. Мне просто больше ничего не приходило в голову. Белые страницы в моей печатной машинке стали заполняться только тогда, когда я решил повернуть на главную дорогу и разделаться со всеми задолженностями по семинарам.

За целый год я не написал ни одного стихотворения. От окончания учебы меня отделял только диплом. Все решения были приняты, и мои родители радовались этому.

Итак, я стоял на парковке, передо мной — главная дорога, а от нее, исчезая в темноте, ответвлялись многие побочные. Где-то позади этой черноты брала свое начало священная река Альф, «стремясь чрез пещеры в храм, в людской удел». Было еще не поздно, я мог бы вернуться на эту дорогу, вниз, к морю..

Я один, посреди темноты.

Дипломную работу я написал по поэтологической систематизации викторианской этики в произведениях Альфреда Теннисона.

Следующая встреча с Колриджем произошла уже после моей защиты.

7

«Кубла Хан повелел возвести в Ксанаду прекрасный дворец, на равнине в шестнадцать квадратных миль и окружить его стеной. Среди всего этого великолепия находились плодородные луга, живительные источники и живописные реки и к тому же все виды животных для охоты и развлечений. В центре возвышался роскошный дом для всевозможных развлечений, который можно было перемещать с одного места на другое.

Здесь он находился все лето, чтобы каждое восьмое и двадцатое число месяца отправиться дальше с целью принесения жертвы следующим образом.

В его распоряжении был табун белых как снег жеребцов и кобыл, примерно десять тысяч. Никто не смел пить их молоко, кроме потомка рода Чингисхана. Да, у татар лошади — священные животные, и никто не смеет пересекать им путь или даже идти впереди. Согласно предписанию астрологов и колдунов, восьмого и двадцатого числа каждого месяца Кубла Хан окропляет собственными руками землю и воздух молоком священных кобыл. Это его жертва почитаемым ими богам и духам призвана сохранить мужчин, женщин, зверей, птиц, урожай, а также все произрастающее из земли».

Самюэль Перчес. «Путешествие Перчеса», 1614 год. Книга 4, глава 13, стр. 415.

8

Впоследствии я пытался снова и снова понять, что же произошло в те несколько секунд, между стуком Анны в дверь и ее первым словом. По одному из потаенных каналов моего сознания, по всей вероятности, уже проплывал ее образ — вербальная фотография, прибившаяся к сточным водам. Но тут в мою комнату вошла модель.

Это было похоже на то, что я прежде очень часто видел во снах, но забывал, как только наступало утро. В то же время у меня создалось впечатление, будто моя комната не была для нее совсем уж незнакомой. Во всяком случае, она вела себя как человек, неоднократно бывавший здесь. То, как она произнесла: «Надеюсь, ты — нет» — придало мне еще большую уверенность в том, что мы вступили в какой-то заговор, о котором ее возлюбленный не имел ни малейшего представления.

На самом же деле именно она не подозревала о моих фантазиях, о перевоплощении дверного проема, порог которого она только что переступила, в образ мужчины ее мечты. Который только что вспомнил о возможности абсолютно иной жизни. Мое будущее впервые виделось мне не привычной дорогой, а морем, чьи огромные волны могли бы перенести эту женщину в любой порт мира. В моем собственном никому не известном каталоге геральдики герб Анны выглядел так: «В нарисованной воде корабль рисованный стоит».

То, что даже сейчас, спустя почти полгода, кажется мне едва объяснимым, в тот момент повергло меня в замешательство. Анна электризовала меня, мое тело напоминало мне подопытную лягушачью лапку, через которую пропустили электрический ток.

Я вздрогнул.

Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, я уже приготовился потерять голову, но с другой — все еще пытался сохранить трезвость ума и способность правильно действовать. Если бы я и дальше сидел там, как разбитый параличом пенсионер, Анна и ее студент распрощались бы со мной, причем навсегда.

Итак, мы сидели друг напротив друга — саранча, сжиравшая все на своем пути, и мертвая лягушка под напряжением, страстно жаждущая поцелуя. Между нами — зеленоглазая принцесса. И если я хотел увидеть ее снова, мне не оставалось ничего другого, как дать саранче ее пищу.