Дорога на Ксанаду - [45]

Шрифт
Интервал

И все же на более высоком уровне ода рассказывает не об общественных явлениях, а о личностном падении. Приблизительно шестая строфа — трехступенчатый план заката под влиянием точного самосозерцания. «Даже если страсть и разочарование всегда сопровождали меня, — пишет в связи с этим Колридж, — то каждое несчастье было лишь материалом, на основе которого я мог снова мечтать о счастье: вокруг меня росла надежда, как вьющийся виноград». На второй ступени исчезают уверенность и фантазии о будущем, а возвращение разочарований разбивает последние остатки жизнерадостности. Но само это состояние еще можно вынести; настоящие сомнения начинаются тогда, когда несчастья атакуют ядерный реактор, где посредством расщепления личности выделяется поэтическая энергия: the shaping spirit of imagination.[110]

И в конце концов, когда нельзя уже и подумать об и без того лишенных надежды желаниях, чтобы не разбить вдребезги стеклянную ложь, последний утешающий ангел за неимением пищи прощается и возвращается назад в обитель духов, где ему по крайней мере будет достаточно пищи.

Вместо чувств мысли должны настолько отдалиться от предмета желаний, чтобы выполнить роль замены того, чего нельзя желать, — так радикально отойти от телесного, чтобы степень их абстракции снова беспощадно била по живости связанного с желанием субъекта. «Вытеснение, — нашептывает двадцатое столетие на ухо своим детям, избалованным бульварными психологическими замечаниями, — неудавшаяся сублимация, психологическая защита». Короче говоря, случай С.Т.К. «Единственное, что я могу, — говорит сам Колридж, — это не думать о том, что я вынужден чувствовать. Все, что я могу, — это быть спокойным и терпеливым. И возможно, посредством непонятных опытов над собственной природой уподобиться обычным людям». Помимо этого есть еще и белая змея, вылитая из двух разных металлов с различной жаропрочностью, у стеклянного купола, который накрывает ее и из которого нельзя убежать. Она может шевелить языком и обнажать ядовитые зубы. Но сил, чтобы разбить купол, у нее уже не хватает.

«Привет вам, благословенным природой, будьте счастливы, мистер и миссис Вордсворт, можете навек оставаться неразлучными, я же, с моей стороны, закусила пастью свой хвост, свернулась клубком и лежу, оплавленная из двух металлов. Температура моего сердца может согнуть оба металла и почти разрывает меня на куски. Но если голова выпустит хвост, то я смогу выпустить его вверх и пронзить тонкие облака метафизики, плывущие через мою комнату. Я больше не могу отправиться туда, куда хочу. Поэтому я там, где я есть. Но по крайней мере я знаю больше, чем вы, потому что я скоро узнаю, «как часть меня постигнет целое и уже почти вросла в привычки моей души». А привычки ваших душ останутся скрытыми от вас, и это незнание станет вашим злым роком, и ваши свадебные портреты со временем будут выцветать. В то время как знание превратит всех змей в птиц и одарит всех духов плотью».

Итак, внутри стеклянной колбы испарился созидающий дух вдохновения и оставил в качестве хранительницы хаоса змею, являющуюся собственному Я в оде одновременно и демоном, которого надлежит изгнать, и образом собственных мыслей, и «мрачным кошмаром действительности». Но она не что иное, как говорящее тело, которое не хочет без борьбы полностью передавать абстрактную независимость восседающей на нем голове. «Змеиные мысли», извивающиеся вокруг Я, не дают ему подарить быстрое облегчение после самоотстранения и мешают радости передать всю полноту власти освобождающей от тела метафизике — единственным средством, которое у них осталось: волнующими воспоминаниями, ведь снаружи стеклянной колбы находится не просто комната, а другое время, возможное будущее, маскирующееся под прошлое, чтобы не навеять слишком много страха собственному Я, осознающему свое телесное умирание.

Колридж смотрит из окна своего кабинета и видит не только облака на горизонте, чей зеленый свет больше не вызывает в нем чувств. Он также видит облака из другого времени: «ярко светящиеся, обволакивающие землю, он видит бьющую ключом жизнь, одновременно облака и ливень», сводящиеся к простому, но в то же время непереводимому слову «Joy», в котором слились личные и политические страсти недавнего прошлого, еще бурлящей жизненной силы. Потому что это светящееся облако не только бесконечная цепь желаний. «Светлое, легкое и непостоянное», оно может «опоясать землю» — по крайней мере так воображал гражданин Самюэль в Бристоле. И сейчас он смотрит в эту утерянную мечту с убогой крыши своего настоящего, в самое сердце прошлого, к которому прочно приросли вены и артерии будущего. Он с болью решает, что пора остановить кровь.

Конечно, не обошлось без того, чтобы добавить несколько пожеланий своей возлюбленной. «Пусть звезды светят над твоим домом, молча, как будто рассматривают спящую землю!» Я же отойду от потоков, течений и свечения. Пусть мне в будущем будет достаточно одноцветных облаков на потолке. Домовая книга закрыта, а испещренные надписями линии остались. О любимая, «Dear Lady, желаю тебе быть всегда радостной». По крайней мере тебе.


Рекомендуем почитать
Время года — зима

Это роман о взрослении и о сложностях переходного периода. Это история о влюбленности девушки-подростка в человека старше нее. Все мы были детьми, и все мы однажды повзрослели. И не всегда этот переход из детства во взрослую жизнь происходит гладко. Порою поддержку и любовь можно найти в самых неожиданных местах, например, на приеме у гинеколога.


Головокружения

В.Г. Зебальд (1944–2001) – немецкий писатель, поэт и историк литературы, преподаватель Университета Восточной Англии, автор четырех романов и нескольких сборников эссе. Роман «Головокружения» вышел в 1990 году.


Глаза надежды

Грустная история о том, как мопсы в большом городе искали своего хозяина. В этом им помогали самые разные живые существа.


Бог-н-черт

Повесть Тимура Бикбулатова «Бог-н-черт», написанная в 1999 году, может быть отнесена к практически не известному широкому читателю направлению провинциальной экзистенциальной поэтической прозы.


Opus marginum

Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».


Крик души

В данном сборнике собраны небольшие, но яркие рассказы, каждый из которых находит отражение в нашем мире. Они писались мною под впечатлением того или иного события в жизни: «Крик души нерождённого ребёнка», давший название всему сборнику, написан после увиденного мною рижского памятника нерождённым детям, на рассказ о мальчике, пожелавшем видеть грехи, вдохновил один из примеров проповеди Илии Шугаева; за «Два Николая» спасибо моим прадедам, в семье которых действительно было два брата Николая.