Дорога на Берлин - [75]

Но то были цветочки. Как громом, поразила страну весть: новый император заключает мир с Пруссией. Мириться с заклятым врагом — и когда же? Накануне полной победы, накануне совершенного его разгрома! Сперва никто не верил. Но весть подтвердилась. Андрей Гудович повез Фридриху письмо нового императора, в котором изъявлялось намерение установить вечную дружбу с Пруссией.

Прусский король ликовал: вот оно, чудо Бранденбургского дома, вот результаты многолетних интриг и дорогостоящих подкупов! Он срочно отрядил в Петербург камергера Гольца для ведения мирных переговоров. В инструкции Гольцу говорилось: «Они предложат… возвратить нам Померанию, но захотят удержать Пруссию или навсегда, или до заключения общего мира. На последнее вы соглашайтесь. Если же они захотят оставить за собою Пруссию навсегда, то пусть они вознаградят меня с другой стороны».

Приезд Гольца взбудоражил Петербург. Петр видел общее возбуждение, но с тупым упорством вел свою линию.

Гольц вручил императору прусский орден и объявил о возведении его в чин генерал-майора прусской армии. Петр пришел в восторг;

— Радость какая! Вот не ждал!

Канцлер Воронцов не сдержался:

— Ваше величество может с лихвою отплатить прусскому королю, произведя его в русские фельдмаршалы.

Петр не понял язвительной горечи этих слов. Он суетился, бегал по комнате.

— Вели, пожалуйста, по городу сообщить о радостном известии. Пусть из осадных пушек палят.

— Помилуйте, ваше величество! Как же можно из осадной артиллерии в городе палить? Этак половину Петербурга порушим.

— Ты думаешь? Ин, не надо палить. Тогда вот что: узнай у посла прусского, какая дама ему любезна, пригласи оную в мой кабинет и запри вместе с послом.

Воронцов только плечами пожал. Видя, как легко может Гольц обвести вокруг пальца императора, министры принимали все меры, чтобы переговоры велись при их участии.

Но прусский посол обошел их — улучив момент, он наедине с Петром рассмотрел проект мирного договора, по которому Россия возвращала все завоеванные прусские области, к притом без всякой компенсации. Гольц с торжеством препроводил мирный трактат министрам, поставив на вид, что он одобрен во всех артикулах императором. В петербургском обществе нарастало глухое волнение, министры негодовали, но что было делать? Только открытое возмущение могло изменить обстановку; но не так-то легко свергать государей; иные ж надеялись еще, что Петр сам поймет и остановится.

Надежды были тщетны. Император никого не слушал. Кроме Гольца, он взял в советники пленного шведа Гордта, ранее служившего в прусской армии. Из русских приблизил более других Льва Нарышкина и генерала Мельгунова. Оба были людьми без убеждений, прожженными циниками и низкопоклонными царедворцами. За какую-то провинность император велел их в Ораниенбауме высечь: обоих отстегали розгами, но это мало подействовало на них: ни гордости, ни достоинства в них уже не было. Нарышкин вечно ходил пьяный, грубил императрице Екатерине, отпуская бесстыдные шуточки по поводу ее фрейлин. Однажды Екатерина застала его в своем будуаре: разлегшись в сапогах на канапе, он крепко спал пьяным сном. Екатерина велела принести пучок крапивы и с помощью двух дам так отхлестала Нарышкина, что у него вспухло лицо и руки, и он два дня пролежал в постели. Впрочем, он не обиделся и на это.

С каждым днем усиливалось недовольство Петром. Вспомнили случай, происшедший после Цорндорфа. Слуга полковника Розена, привезшего известие о сражении, начал рассказывать, что русские проиграли это сражение. Его тотчас арестовали; Петр же призвал его к себе, внимательно выслушал и заявил, что и без того знает: русским пруссаков не одолеть.

Вспоминали, как в один из первых дней по вступлении на престол Петр расхвастался, что, будучи великим князем, переслал Фридриху много рескриптов Конференции по армии, о которых его уведомлял постоянный секретарь Конференции — Волков.

— И потому сии рескрипты не имели никакого успеха, — заключил он с грубым смехом.

Волков сидел ни жив, ни мертв.

Захар Чернышев получил приказ соединиться во главе 16-тысячного корпуса с прусскими войсками и в случае нужды помочь им против недавних союзников — австрийцев. В самом Петербурге велись усиленные приготовления к войне с Данией. России эта война была не нужна, цель ее состояла в том, чтобы вернуть Голштинскому герцогству Шлезвиг. Готовясь к этой кампании, Петр отправил уже в море десять кораблей под командой Свиридова. Еще шесть кораблей и десять фрегатов стояли на Кронштадтском рейде.

Воевать за Голштинию никто не хотел. Гвардия роптала. Петр, узнав об этом, пригрозил раскассировать ее. Это уже вызвало целую бурю. В гвардейских казармах всю ночь шумели, спать никто не ложился.

В канун этой ночи в Петербург приехал Шатилов. Император прочил Румянцева главнокомандующим в грядущей войне с Данией. Графа Петра Александровича эта честь не прельщала. И того довольно, размышлял он, что после столь трудной осады он взял-таки Кольберг, но несколько дней спустя умерла Елизавета Петровна, и ему ни благодарности, ни похвалы. А теперь еще повести армию в поход, который всем поперек горла стоит!