Дорога на Берлин - [22]

— А ружья-то мы найдем? — спросил Шатилов, слабо улыбнувшись.

— Найдем. Бросить умели, так уж сыщем.

— Пойдемте ж, браты. И помните: мы теперь перед всей армией в ответе.

По дороге к отряду Шатилова присоединялись выбегавшие из кустов солдаты, и вскоре у него собралась почти вся рота; недоставало только семи человек, видимо, зарубленных пруссаками.

Шатилов повел людей на прежнюю позицию. Оттуда доносилась частая трескотня ружейных выстрелов, и солдаты с посуровевшими лицами сами ускоряли шаги. Молодой красивый штык-юнкер Вилкин подбежал к Шатилову.

— Господин офицер! Разрешите мне подле вас находиться.

— Зачем? — удивился Шатилов, но вдруг, подумав, что Вилхину жутко, торопливо сказал: — Ладно. Только не отставай.

— Вас убить могут, — просто сказал Вилкин. — Вы, видать, впервой в бою. А я бывалый… Глядишь. — и пригожусь.

Остатки Сибирского полка еще удерживали часть своих позиций, ведя упорный бой с прусской пехотой. Рота Шатилова ударила во фланг неприятелю, и эта нежданная подмога пришлась как нельзя более кстати. Сразу завязался кровавый штыковой бой. Шатилов видел, как валятся вокруг люди, зажимая рукой зияющие штыковые раны, но смерть, подступившая к нему теперь гораздо ближе, чем час назад, во время конной атаки, на этот раз вовсе не страшила его. Им владели только два чувства: ожесточение против этих озверелых людей, что-то кричащих на разных языках, и азарт боя, заслонивший самую мысль об опасности и ведший его туда, где схватка была особенно упорной.

Плотный пруссак в упор разрядил в него ружье. Шатилов успел пригнуться, и пуля пронеслась над его головой.

Когда пруссак с проклятием всей тяжестью опрокинулся на Шатилова, не давая ему подняться. У самого своего рта Шатилов ощутил короткое, тяжелое, невероятно зловонное дыхание врага. Потные, цепкие пальцы впились в его горло. Страха он не испытывал, а только омерзение к этим липким, потным пальцам и смрадному дыханию. И вдруг придавившая его тяжесть опала, пруссак медленно сполз с него. Шатилов с наслаждением втянул свежий воздух, с усилием приподнялся на локте. Едва не убивший его немец лежал, раскинув руки, а в спине у него торчал тесак, загнанный чуть не по рукоятку. Штык-юнкер Вилкин, стоя на одном колене, наклонился над ним.

— Это ты его, Вилкин? — слабым голосом сказал Шатилов. — Спасибо.

— Не на чем, господин капитан. А вы и другой раз, коли набросится на вас этак прусс и выстрелить не даст, то норовите его головой по лицу ударить, не то коленкой промежду ног. Он отпрянет — тут и стреляйте!

Вилкин попытался вытащить свой тесак, но он крепко застрял между ребер убитого, и, махнув рукой, Вилкин, взяв наперевес ружье, побежал куда-то в сторону.

Шатилов встал на ноги. Люди вокруг дрались с прежней яростью. Но внезапно в шум схватки ворвался новый могучий звук. Мерный, гулкий, он напоминал шум морского прибоя. Почти все сражающиеся услышали его, и бой, как бы по взаимному соглашению, притих, потому что все понимали, что этот новый могучий вал несет решение и исход битвы.

«Неужели опять прусская кавалерия?» — с ужасом подумал Шатилов. Но в тот же момент он услышал восторженнее «ура» своих солдат. Пруссаки стремглав побежали к лесу, и Шатилов увидел появившихся из-за холма русских кирасиров.

Видя, что кавалерия Ваперснова обрушилась на сибирцев и пермцев, Салтыков с трех сторон контратаковал ее своими конными полками. Первым ударил во фланг пруссакам генерал Демику с казанскими кирасирами и нижегородцами. Вслед за ним прискакал генерал Еропкин с Киевским и Новотроицким полками, а левый фланг неприятеля был атакован кирасирами полка его высочества. Общее начальство над действиями кавалерии принял Панин.

Демику видел не раз лихие действия Зейдлица и поклялся, что его кирасиры возьмут верх над хваленой прусской кавалерией. Казанцы, увлекаемые своим командиром, атаковали яростно и бесстрашно, не вынимая пистолетов, стремясь приступить прямо к сабельному бою.

Пруссаки приняли удар. Ваперснов лично собрал и построил гусарские и драгунские полки. Русская и немецкая кавалерия сшиблись и смешались в отчаянной схватке. В первые же минуты шальная пуля поразила насмерть генерала Демику. Но его гибель не обескуражила кирасиров. Они рубились с гневом и злобой, и вскоре пруссаки показали тыл. Еропкин также опрокинул неприятеля, чванные прусские кавалеристы повсеместно обратились в бегство. Они мчались, преследуемые по пятам русской конницей, устилая землю своими трупами, сдаваясь в плен целыми десятками. Частью своих эскадронов Панин атаковал прусскую пехоту, смял ее авангард и врезался в середину ее боевых порядков. Это и был тот момент, когда Шатилов увидел русских кавалеристов.

Судьба сражения была решена. Напрасно Ваперснов метался между бегущими, пытаясь организовать сопротивление. Налетевшие киевские кирасиры перебили его конвой; он сам, соскочив с коня, попытался скрыться в кустах, но пущенная ему вслед меткая пуля уложила его наповал.

Разгром пруссаков на правом русском фланге, где были сосредоточены главные силы сторон, тотчас отразился на всем ходе сражения. Вся армия Веделя в полном беспорядке стала отходить.