Дорога-Мандала - [68]

— Далеко же забрались тоямские торговцы лекарствами!

Рэнтаро глядел гордо, так, будто это именно он добрался до таких отдалённых уголков.

— Я побывал везде, где жили японские колонисты. С открытием страны в эпоху Мэйдзи многие японцы стали жить за границей. И даже в малайских городах было много японцев, державших парикмахерские и фотоателье. Двоюродный брат моего отца, Тамия Ёсикацу, тоже отправился в Сингапур и открыл там аптеку. Потому и я, став его учеником, отправился в Малайю. Это было в шестом году Тайсё,[57] когда мне было семнадцать. Конечно, можно было торговать лекарствами и в Японии, но я специально отправился в Малайю, потому что мне хотелось посмотреть мир.

Асафуми подумал, что, наверное, требовалась настоящая преданность делу, чтобы преисполниться юношеского азарта в эпоху, когда совершать путешествия за границу было не так-то просто. И прообразом нынешних японцев, путешествующих группами, таща за собой тяжёлый багаж, были именно продавцы-разносчики лекарств, согнувшиеся под тяжестью своих тюков.

— Это и впрямь была интересная пора. В сезон дождей, с сентября по февраль, я помогал Тамию в аптеке, в период засухи — с марта по август — торговал вразнос. Тамия был за старшего, я с несколькими другими торговцами, с лекарствами за спиной, отправлялся в самые разные уголки Малайи. В пути мы делились на группы и отправлялись торговать вразнос. Мы несли огромные тюки из уложенных в пять ярусов корзин, ох и тяжёленько было, жара стояла ужасная! К тому же торговцы лекарствами должны были выглядеть аккуратно — непременно в галстуках и в пиджаках.

Рэнтаро болтал, шагая по разбитой дороге. Раз заговорив, он уже не мог остановиться — воспоминания оживали одно за другим. Асафуми казалось, что он снова стал ребёнком. Но это был связный рассказ, а не бесконечно прокручиваемая плёнка. Не в чайной комнате дедова дома, а на этой горной дороге под палящими лучами жаркого солнца ему довелось услышать рассказы деда. Асафуми так погрузился в истории Рэнтаро, что перестал замечать боль от впивавшихся в босые ноги мелких камней.

— В те времена японцы жили во многих городах Малайи. Я складировал лекарства в домах японцев и продавал их оптом в китайские аптеки. Я торговал лекарствами вразнос и среди малайцев. Поначалу со мной ходил переводчик-малаец, а когда я выучился малайскому языку, я стал ходить один.

Похоже, Рэнтаро стало жарко, и он снял свой покошённый форменный пиджак. Под ним оказалось застиранное просвечивавшее нижнее бельё. Рэнтаро вдруг протянул свою одежду Асафуми: «Наденешь?» Но Асафуми тоже было жарко, и он обливался потом. К тому же, надень он пиджак, низ-то всё равно останется неприкрытым. Отрицательно покачав головой, он спросил: «Сколько лет вы пробыли в Малайе?» Повязав пиджак на поясе, Рэнтаро ответил:

— В первый раз три года. Я уже выучился говорить по-малайски и привык к тамошней жизни, когда меня призвали в армию. Я вернулся в Японию и отправился в Сибирь. Когда, отслужив в Сибири, я вернулся в Японию, встал вопрос о женитьбе, и я женился на девушке, которую нашли для меня родители. Поэтому я уже не мог отправиться в Малайю. Вместе с отцом и старшим братом мы продавали лекарства в Японии. А когда мне было около тридцати, случился маньчжурский инцидент, в Сингапуре антияпонски настроенные китайские мятежники вдребезги разнесли аптеку Тамии.

По просьбе Тамии я снова отправился в Малайю, чтобы помочь ему восстановить дело. Так и вышло, что я стал ездить в Малайю примерно раз в году. В аптеку Тамии я привозил японские лекарства, а на обратном пути вёз лекарственное сырьё.

— Вы ездили туда раз в год? — изумлённо спросил Асафуми.

В то время на дорогу уходил месяц плавания на корабле. Раз в году совершать такое дальнее путешествие можно было только при большом желании. Рэнтаро, гордо вышагивая с деревянной дубинкой на плече, кивнул.

— В ту пору чем больше было разъездов, тем больше заработок. В магазине у Тамии дела шли успешно, он построил фармацевтическую фабрику и приступил к производству лекарств. А я как раз составлял для него фармакологические описания на малайском языке.

— Понятно, — сказал Асафуми.

— Тогда работа в Малайе ещё только налаживалась. И Корейский полуостров, и Тайвань были японскими владениями, Маньчжоу-го[58] тоже считалось наполовину японским владением. И мы осуществляли масштабный экспорт тоямских лекарств для живших там японцев, корейцев и тайваньцев, налаживали фабричное производство. Создавали фармакологические описания лекарств на местных языках. Что ни говори, а в те времена продвижение в Азию было государственной политикой, и государство оказывало всяческую поддержку. Поэтому дело Тамии процветало, и где-то после начала японокитайской войны он попросил меня открыть филиал в Кота-Бару и отправиться туда. Это была интересная работа, и я решил взяться за неё.

— Но ведь у всех вас были семьи в Тояме.

Асафуми вспомнились отец, дядя Асацугу, тётя Тано.

Но Рэнтаро как ни в чём ни бывало ответил:

— Работа торговца лекарствами такова, что две трети года его не бывает дома. Какая разница, в Японии он или за границей? К тому же я выполнял свой высший моральный долг, помогая государству.