Дорога к подполью - [26]

Приподнявшись на локте, я оглянулся: наши теснили немцев в сторону от окопов. Вправо увидел Девитярова. Пригнувшись, он бежал через поляну: хотел восстановить линию связи. Вдруг я заметил, что вслед за ним от куста к кусту перебегают немецкие автоматчики, стремятся его окружить. Девитяров же ничего не замечал. Я опять попытался вскочить и чуть не потерял сознание. Видел, как охотятся за товарищем, но ничем, ничем не мог ему помочь! Я стал орать: «Девитяров! Обернись, черт! Обернись, дьявол!» Он, конечно, не слышал меня, но внезапно обернулся, заметил автоматчиков и бросился в кусты.

Автоматчики сжимали кольцо. Но вот пошатнулся и упал один из них, сраженный пулей Девитярова. Через минуту свалился второй. Третий выронил из рук автомат, схватился за бок и побежал назад. Остальные попятились и скрылись.

Вдруг я увидел немецкий танк. Он-то и высадил в нашем расположении десант автоматчиков. Танк помчался по поляне туда, где скрылся Девитяров. В это время невдалеке разорвался снаряд, взрывной волной меня подхватило и ударило о землю. С минуту я не мог пошевелиться, скованный страшной болью, потом опять приподнялся.

Ветер рассеял дым, и я увидел Девитярова. Он стоял возле куста и подвязывал к поясу гранаты. Я все понял!..

Потом он вскинул голову и ринулся навстречу танку… Блеснул огонь, раздался взрыв. Подбитый танк остановился…

Ахтиаров умолк. Потом тихо заключил:

— А сколько есть таких, как Девитяров, о подвигах которых могут рассказать лишь земля да обгоревшие камни…

Мы с Наташей занялись перевязкой раненых. Я все украдкой поглядывала на Ахтиарова: он полулежал, прислонившись к скале, его глаза были устремлены на море, туда, где синела линия горизонта. Плотно сжатые, резко очерченные губы и темные брови, сдвинутые к переносице, придавали болезненно изможденному лицу суровое выражение. Нога, похожая на колоду, была прибинтована к шине. Рана причиняла Ахтиарову большие страдания, но он переносил их стоически — так как и другие. Постелью раненым служили скалы да солдатская шинель. Только одно преимущество было здесь перед Инкерманским госпиталем — это свежий, чистый морской воздух.

Запоздалые попытки эвакуироваться

Почти, месяц, как немецко-фашистские войска штурмуют Севастополь, и все же он жив, и мы привыкли к вечному грохоту, орудийной пальбе, постоянной опасности. Теперь я знаю, что это были последние дни Севастополя, но тогда… Тогда мы ничего не знали и не хотели знать. И если я говорю — мы, то имею в виду не только нас, но решительно всех, кто находился на территории осажденного Севастополя и его окрестностей. Однако сводки были все более неутешительными. Теперь каждый день наши части оставляли то одну, то другую позицию. По всему чувствовалось, насколько серьезно положение.

Если раньше 75-я тяжелая зенитная батарея над нашей головой стреляла, не жалея снарядов, даже по одному самолету, то теперь, когда вражеские самолеты налетали стаями и засыпали ее бомбами, зенитки молчали. Только одиночные выстрелы говорили о том, что батарея жива и не сдается, но стрелять ей нечем.

В Севастополе было два аэродрома: на мысе Херсонес и на Куликовом поле, у самого города. Фашисты засыпали эти аэродромы снарядами и бомбами. И все же в этом аду наши героические летчики умудрялись поднимать в воздух свои самолеты. Не успевал летчик набрать высоту, как на него набрасывались вражеские стервятники. Но летчики не отступали, дрались один против десяти, даже прорывались, летали на линию фронта и за нее, бомбили немецкие позиции и тылы!

Но в неравных боях гибли самолеты и летчики, не было им замены, а гитлеровцы все получали и получали подкрепления…

Во время третьего штурма корабли не могли поддержать огнем нашу оборону, как это бывало раньше. Тут сыграли роль преимущество немцев в воздухе, большая протяженность пути от кавказских берегов в Севастополь, нападения вражеских торпедоносцев, подводных лодок и торпедных катеров, что создавало для нас угрозу потери военного флота.

В последнее время снаряды и горючее подвозили в основном подводные лодки. А много ли можно так подвезти?

Мысли об эвакуации посещали нас все чаще. Жена шофера с маленьким ребенком решила улететь на самолете и стала собираться в путь. Думала было улететь и повариха с раненым мужем и взрослой дочерью, да никак не могла принять решения и провозилась со своим отъездом до последнего дня. Я позвонила Борису и спросила, нельзя ли нам эвакуироваться на самолете. На 35-й батарее теперь жило немало летчиков. Борис сказал, что узнает.

Наш Женя постоянно бегал с детьми к бухточке, где стоял катер-охотник. Капитан возил детей на лодке на катер, показывал им свое хозяйство и угощал обедом. Я попросила Женю позвать к нам капитана.

Капитан пришел. Увидя папу, он радостно воскликнул:

— Петр Яковлевич, и вы здесь!

Оказалось, что капитан был курсантом училища Береговой обороны, в те годы, когда папа там преподавал. Я стала просить капитана, чтобы он забрал нас на катер и отвез на Кавказ. Капитан ответил:

— Кого-нибудь другого я бы не взял, но Петра Яковлевича с его семьей возьму обязательно. Только сейчас я иду по очень опасному заданию, если вернусь целым, то через два дня заберу вас на катер и отвезу на Кавказ.