Дорога к дому - [43]

 — сказал он. Киеран просто посмотрел на него и захлопнул дверь своей спальни. Макс не знал, что делать, что говорить. А Франческе как раз-таки было что сказать, и в конце концов Макс устал слушать ее. Все было кончено. В прошлом. Это была большая, страшная, ужасная ошибка. Пусть эти двое оставят друг друга в покое и продолжат идти своим путем. «Пойдут своим путем?» — взвизгнула Франческа. — «Как? Им необходима помощь!» Она молча предъявила ему счета за лечение Паолы, но, честно говоря, он не видел никакого толку в этих сеансах. Паола продолжала ходить по гостям, как и раньше; веселиться с той же компанией, которую она приглашала тогда в «Парадайз», тратила кучу денег на абсолютно бесполезные вещи: на новую машину, новую одежду, празднества… словом, продолжать можно бесконечно. К счастью для всех, вся правда о скандале не стала достоянием прессы. Именно за это Макс был им благодарен. В общем, никто за пределами семьи не знал, в чем дело. Ему пришлось как можно скорее распродать их части в «Парадайзе». Тогда уже было ясно, что Киеран не в состоянии продолжать свою деятельность. Он еще поработал вполсилы пару месяцев, прежде чем Макс взял все в свои руки. Однако ему удалось кое-что заработать, хоть Макс и слышал, что дела в клубе в целом шли хорошо. Его порой раздражало то, что его заставили продать дело. Если бы он еще подержал свою часть, она стоила бы намного больше.

Макс вздохнул. Он снова вспомнил про записку юриста по поводу завещания. Его состояние — его завещание. Он скомкал записку Тео. Он разберется с завещанием позже. Через пару дней он едет в Тегазу, и там еще много дел. Первая шахта была почти закончена, а строительство завода шло быстрым ходом. Они столкнулись с некоторыми сложностями, которые обеспокоили Танде. Макс улыбнулся. Несмотря на то что Танде все продумывал и имел деловую хватку, он был менее проворен, чем Макс. Макс предвидел проблемы задолго до того, как они появлялись. Первым делом он организовал встречу с лидерами туарегов — представителями от главных политических партий. Он хотел показать им, что он работает в их регионе не против них, а в их пользу. Макс прекрасно знал, что такое быть аутсайдером. Он знал, история туарегов была сложной и малозначительной в мировом масштабе, и эти переговоры были попыткой предупредить появление проблем. Ему никто не мог об этом сказать, но как-то, где-то глубоко в душе он знал, что мама оценила бы его действия.

Телефонный звонок нарушил воцарившуюся тишину. Он кинул скомканную записку Тео в корзину для бумаг. С завещанием он может разобраться позже. А сейчас у него много других неотложных дел. Он поднял трубку телефона.

79

Первым, что Бекки увидела, войдя в комнату, было именно это. Над камином висела огромная картина, написанная маслом, едва ли не произведение Ротко во всем своем мастерстве использования красок и абстрактных форм, — это было потрясающе. Она остановилась перед картиной с бокалом вина в руке.

— Кто автор картины? — спросила она хозяйку, невероятно красивую Надеж О'Коннер.

— Ах, это? Это рисовал Маримба. Годсон Маримба, — отмахнулась Надеж холеной рукой.

— Кто он? — Бекки была заинтригована. Она даже не ожидала найти картины, стоящие внимания, в Зимбабве, а уж в доме людей, которых они с Генри называли друзьями, и подавно.

— Честно, я не знаю. Это одна из находок Гида, — бросила ей в ответ Надеж, вернувшись снова к тому, о чем она недавно говорила. Бекки подошла поближе и внимательно рассмотрела картину. Маримба передал ту великолепную неторопливую смену красок, которая была так свойственна природе Зимбабве, — голубые переливались в зеленые; те — в коричневые; коричневые, бледнея, превращались в серые, а затем в белые. Это определенно был Ротко, хотя в тех формах, что создал он, было больше своеобразной органики — не четко квадратные или круглые… его формы были неопределенными, подобными развалинам Великой Зимбабве, куда Генри возил ее, когда они только приехали. Огромные, могущественные формы. Она отошла от картины, восхищаясь ею с расстояния.

— У него еще есть картины? — спросила она. Но Надеж не слышала ее. Бекки обернулась и выглянула во внутренний дворик. Она искала Генри, но нигде не видела его. Она кожей ощущала, как группа мужчин рядом с барбекю шепотом обсуждают ее, когда она проходила мимо, — молодая, хорошенькая, еще не замужем, все интересующие их качества у нее присутствовали — и европейка. Она терпеть не могла эти разговоры. Она ненавидела их самих. В общем, она ненавидела все здесь. Ей не терпелось вернуться домой. Генри конечно же никогда не вернется. Хотя он и сомневался в том, что это возможно, когда они только приехали сюда, но теперь он определенно не мог жить вне Зимбабве — он нашел свое место в жизни. Разве после такого кто-нибудь решится уехать. Бекки, напротив, она никогда… никогда в жизни не чувствовала себя такой… бесполезной… никчемной. В Зимбабве она не была нужна никому, и это мучило ее. Поначалу изображать мужа и жену, застрявших в маленьком коттеджном поселке, который даже напоминал Англию, было весело. Ей нравилось создавать интерьеры, помогая миссис Фэафилд оформить остальные домики. Она даже не раз предлагала способы расширения дела, но вскоре поняла, что она всего лишь наемный работник, взятый для того, чтобы ходить за миссис Фэафилд и выполнять ее бесполезные поручения. Хотя ей еще повезло, что ее вообще наняли — ведь первоначально на работу принимали Генри, а не Генри и его подружку. Ей платили крохотную зарплату наличными, которые выдавались ей в конце каждого месяца. Этого едва хватало на сигареты и бензин на экстренные поездки в Хараре. Если бы не Хараре и новый круг друзей, которых она здесь нашла, она бы давно села в самолет и улетела в Лондон. Даже если бы ей пришлось занимать деньги.