Дорога к дому - [17]

Безымянный неторопливо огляделся по сторонам. Увиденное его явно удовлетворило, поскольку вскоре он без долгих размышлений отправился к стойке.

— Что в ходу? — приблизившись, без предисловий обратился он к хоттолену.

— Металл, — безо всякого удивления или неудовольствия вопросом грохочущим голосом, вполне соответствовавшим его фигуре, — наполовину атлет, наполовину толстяк — отозвался хоттолен. — Золото, серебро, платина, ртуть, титан. Камни — эти почти все. Кости — только редкие, травы — то же самое. Деньги — любые. Мы, дружище, не на большой земле, у нас всё в ходу. Так что не дрожи за карман, если ты не совсем пропащий — на стол и кровать всяко наскребешь.

Он дружелюбно улыбнулся и, кивком головы указав на ближайший табурет, сказал:

— Располагайся. Меня, к слову, если что, Гаргароном кличут, — он хохотнул, открыв рот, полный крепких, здоровых, как мельничные жернова, и кипенно-белых зубов. — Так меня все зовут, и ты зови, не стесняйся.

— Понятно, — кивнул Безымянный, мысленно удивившись, до чего же имя под стать своему владельцу, ведь если перевести с местного диалекта на общий, «Гаргарон» значил не что иное, как «Громыхающий». — Вот, — путник вынул из кармана плаща небольшой — с фалангу мизинца — красный кристалл неправильной формы и положил на стойку перед собой. — На сколько потянет?

Хоттолен взял предложенный ему камень и, посмотрев через него на свет, уверенно заявил:

— Пятнадцать коновских золотых.

— Идёт, — без споров согласился путник, хотя прекрасно знал: камень стоит, по крайней мере, вдвое дороже. Но спорить и пререкаться из-за цены у него не было никакого желания. — Ну и само собой стол и ночлег на всё время, что я тут пробуду.

— И долго пробудешь? — недоверчиво сведя вместе две арочные дуги, служившие ему бровями, спросил гигант. — Я к тому, что, может, ты тут решишь с концами поселиться, братец? Я, конечно, гостям завсегда рад, но только до тех пор, пока у них в кармашках позвякивает.

— Самое большее — неделю, — успокаивающе отозвался путник.

— По рукам, — просветлев лицом, тут же согласился хоттолен, протягивая огромную, заросшую волосами до самых ногтей лапу вперед.

Пожав предложенную ему ладонь, в которой его собственная рука утонула без остатка, путник придвинул табурет поближе к стойке и уселся на него, давая долгожданный отдых усталым ногам.

— Пива, — сделал он свой первый заказ.

— Это мы мигом, — кивнул хоттолен и, вытащив из-под стойки пузатую кружку из толстого стекла, отполированную чуть не до зеркального блеска, повернулся к стене, отвернул медный кран на одной из многочисленных бочек и до краёв наполнил её. — Держи.

Он сдернул с плеча чистое полотенце, расшитое по краям голубой нитью, и, смахнув воображаемую пылинку со стойки перед посетителем, поставил перед ним кружку.

— Ну а как тебя самого величать прикажешь, братец? — покончив с несложным ритуалом, поинтересовался хоттолен.

— Никак, — равнодушно отозвался путник. — «Здесь», — он сделал особое ударение на этом слове, — меня никак не зовут.

Гаргарон прищурился и внимательно, оценивающе осмотрел путника с ног до головы, будто только что увидел.

— Так ты из этих, — он понимающе покивал головой, — из бывших. Понятно. Да ещё и гордый…

Последней фразой он намекнул на отсутствие у посетителя прозвища. Это было очень старое поверье, бытовавшее между изгнанниками — конами, лишенными имен. Согласно ему, взять прозвище — это отречься от себя, перестать быть собой, тем, чем и кем ты был. Обрести другую личность, никак не связанную с Конфедерацией, с её законами и нормами, а заодно и признать, что твоё изгнание — справедливо. Остаться же безымянным — немногие решались на подобный шаг — значило остаться верным себе, несмотря ни на что, несмотря ни на какие беды и невзгоды — оставаться собой. И будь что будет…

Гигант помолчал некоторое время, отрешенно теребя мясистый подбородок в густой поросли двухдневной щетины, и, наконец, задумчиво произнес:

— Знаешь, давненько я никого из вашей братии не встречал. Они редко здесь бывают, предпочитают возвращаться западнее или восточнее. Через наши края уж пару лет как никто не проходил.

Безымянный молча кивнул. И верно, эта дорога не была особо популярна у жителей Тартра, отправляющихся на большую землю. Причин тому было множество, и не последняя из них — ущелье, по которому проходил путь через горы Солнца, опоясывающих Забытые Земли с юго-востока и юга вплоть до Белого Залива на западе. Коварный — в просторечье, это ущелье называли коварным, и не зря: древний тракт, некогда проходивший по нему, давно исчез под многотонными завалами камня, не оставив по себе никакой памяти. И теперь путникам, решившим пробираться этой дорогой, приходилась следовать еле приметной тропкой, змеящейся по ненадежным и готовым рухнуть в любой момент насыпям. Не самый лучший путь, особенно если учесть, что не далее как в восьмидесяти милях к востоку располагался легендарный Штормовой Перевал — широкий и ровный проход, по которому разом могли пройти, взявшись за руки, с полсотни человек. Это был известный, надежный и хорошо охраняемый путь, по которому каждый день проходило множество людей (и не только), собственно, потому-то Безымянный и решился войти на Большую землю не через него: подвергаться обязательной проверке входящего, ощущая на себе презрительные взгляды своих бывших братьев, выслушивать их шуточки, высказанные вполголоса, — это было явно не для него, уж лучше пройти через Коварный.