Дорога издалека. Книга 2 - [49]

Стало смеркаться, в прозрачном мартовском воздухе повеяло прохладой, звезды высыпали на темно-фиолетовом небе. Ярче запылали костры. В юртах и мазанках зажглись светильники.

Сеидкул-бай вместе с Салыром и Туваком обошли двор, послушали обоих бахши, посидели у костра, где, окруженный слушателями, слепой дервиш нараспев читал дестаны, по горсти монет кинули ему в тыквенную чашку. Совсем стемнело, но на широком дворе было светло, точно днем. А скоро еще и полный месяц взошел, молочным светом залив высокие дувалы, крыши мазанок и юрт. Дул ветер, и холод пробирал до костей. Оба гостя и хозяин поспешили вернуться в дом, где посреди гостиной уже пылала железная печь и светила керосиновая лампа, укрепленная на колышке. Снова появились чайники, потом касы с шурпой из курицы. Сеидкул-бай и Салыр непринужденно беседовали. Тувак по-прежнему выглядел понурым, каким-то встревоженным. Но теперь он знал, что своим видом обращает на себя внимание собеседников, и потому старался казаться таким же, как обычно. Вставлял свои замечания в разговор Сеидкула с Салыром, отвечал на вопросы, порой даже шутил.

Не догадывался Салыр — ведь чужая душа потемки, — о чем думал, что переживал в эти минуты его сподвижник, которого он принял и приблизил к себе так доверчиво и безоглядно. А началось это не сегодня — сразу же после того дня, как пришел Тувак-сердар к передовым постам салырова стана. Пришел он, не задумываясь, не заглядывая в будущее. Один остался, негде голову преклонить. В стычке с людьми вот этого же Салыра всех своих джигитов растерял. А здесь принимают, и даже с почетом… Удачлив, значит, Салыр-мерген, такой же, в сущности, калтаман, как и сам Тувак. И даже почет оказывает, великодушного разыгрывает.

Искра ненависти вспыхнула в озлобленной душе Тувака, щуплого телом, невзрачного лицом, — вспыхнула и погасла. От искры затлел, задымился, пламенем занялся темный, путаный клубок зависти, жадности, обиды, неутоленного властолюбия. Салыру все удается, что ни задумает. А он, Тувак… Разве не мог бы стать вот таким же «волком пустыни», «львом Кизылкумов?» Мог бы. И станет непременно! Только…

Только для этого нужно поскорее убрать удачливого соперника.

Так постепенно распаляя воображение своими же собственными вымыслами, уверяя себя, что Салыр лицемерит, когда воздает ему почести, представляя себя — в недалеком будущем — единовластным хозяином на караванных путях правобережья Аму, Тувак в душе сделался лютым врагом своего покровителя. И твердо решил, страшной клятвою поклялся самому себе: собственной рукой убить Салыра, как только представится удобный случай. Чтоб никакого риска, и самому ноги унести. Или он не Тувак-сердар! Ну, а дальше… еще услышат люди это имя.

Часа два сидели гости и хозяин в теплой, светлой гостиной. Джигиты Салыра после обильного угощения устроились на ночлег в прихожей, один бодрствовал, как было заведено, то и дело с карабином выходил наружу.

— Душно что-то, — пожаловался Сеидкул-бай. — Выйду на воздух, извините, дорогие гости…

Салыр, с пиалой в руке, рассеянно кивнул. Усталость его сморила, сон смежил веки. Тувак не шевельнулся, будто и не слыхал. Сеидкул-бай тяжело поднялся и вышел. Сквозь наплывающую дрему Салыр успел подметить: что-то тихо сделалось во дворе. Должно быть, уже поздно, люди притомились, разбрелись. Он откинулся на подушки, слабеющей рукою пошарил под паласом возле стены. Карабин на месте, там, где положил еще засветло.

Вдруг — выстрел где-то за воротами.

В одно мгновение Салыр и Тувак, с карабинами в руках, вскочив на ноги, ринулись к двери. В прихожей темно, пусто. Оба джигита секундой раньше выбежали во двор.

Какой-то невнятный говор доносился снаружи. Кто-то негромко, но властно командовал: «Прочь! Всем со двора! И без шума!..»

В прихожей, — две двери, ведущие во двор. Одна, боковая, кажется, заперта. Тувак — к ней. Салыр стал у той двери, через которую они входили днем.

А где же все три джигита?

Точно в ответ на этот вопрос выстрелы застучали совсем близко, наверное, по ту сторону ворот. Это карабины — такие только у джигитов Салыра. Вот — крики отчаяния, стоны… Кого-то ранили, может, смертельно…

— Э-эй, Салыр! — совсем близко прозвучал незнакомый голос. — Тувак-сердар! Бросайте оружие и выходите во двор. Не тронем, слово даем… Вы окружены. Ваши джигиты все полегли. Мы люди Мамедши-мирахура. Именем ревкома Камачи приказываем: сдавайтесь!

Не успел он договорить, как Салыр вскинул карабин к плечу, пальнул прямо в дверь. Еще раз, еще…

В то же мгновенье Тувак метнулся обратно в гостиную. Отсюда занавешенная дверь ведет куда-то в глубь дома. Тувак толкнул ее — заперта. Еще — окно на веранду. К нему Тувак подбежать не успел. Снаружи, в ответ на выстрелы Салыра, открыли огонь сразу несколько человек. Две пули прошибли ставень на окне. Значит, на веранде тоже враги…

— Что, вслепую палите?! — с бесшабашной удалью в голосе прокричал Салыр. — А ну, выходи, ревком ишачий! Смерти своей в глаза погляди, если ты мужчина, а не баба!

Тувак молчал. Неужели конец? Люди мирахура, пусть даже сами пощадят, все равно предадут в руки властей. А что, если им выдать Салыра? Но живым его не возьмешь, а за мертвого..» Да ведь все равно не отпустят, разве что жизнь сохранят. Как улизнуть?