Дорога издалека. Книга 1 - [52]

Закончив осмотр, я обратился к людям с короткой речью по-русски, напомнил о том, что выезжаем через день. Потом Иванихин сообщил некоторые новости из России. Тем временем я спросил у старшины:

— Как зовут бойца на правом фланге? Смуглого того… Откуда он?

— Командир пулеметного расчета Аллаберен Бекджик, Рабочий Бородинских мастерских. Бывалый, под Эмбой был ранен.

Бекджик!

… Мы сидели на молодой травке возле стрельбища. Бекджик затягивался махоркой — привык в отряде красногвардейцев-колузаевцев. Повоевать пришлось, Я сбивчиво рассказываю о себе, но мысли совсем о другом…

— Бекджик, что у нас в ауле? Ведь помнишь, сколько лет, как меня забрали.

— Понимаешь, Нобат, я знаю немногим больше твоего. Ты был в зиндане и потом сразу на стройку… А я всего месяцем позже тебя ушел. Вблизи Талимарджана пришлось мне работать. Сначала землекопом. А потом, уже когда путь укладывали, познакомился с русским парнем Семеном Дрокииым, он сейчас тут, в нашей команде. Ташкентский, с Бородинских мастерских. Сдружились мы, понимаешь? С ним я бежал в Ташкент. Приютился у его родственников, перебивался кое-какой работой на базарах, можно сказать, нелегально, без документов жил до самой революции. Потом попал в мастерские, стал слесарем. У Семена отец умер, они позвали меня жить к себе. Еще один дружок у нас появился, казах Телеген, сирота, от голода умирал на вокзале… Так мы и зажили коммуной. В Красную гвардию пошли, в отряд Василия Колузаева, слыхал? Повоевали с кадетами. Ну, потом рабочих многих из отряда вернули в мастерские. А весной, когда мы узнали про Восточный полк, пошли прямо в штаб. Туркфронта. Вот, взяли нас, мы теперь — пулеметный расчет…

— Ага, слышал про вас! Интернациональный коллектив.

— Правильно. У нас еще узбек Муким Фазлиев и армянин Асатур Погосян, всего пятеро. Значит, вместе пойдем на эмира? — он жадно затянулся махоркой. Я узнавал и не узнавал в нем забитого робкого парня, сироту-батрака из глухого аула. Закалился человек в пламени революции!

Больше в тот день нам поговорить не удалось. Подробно рассказали друг другу о своей судьбе за прошедшие годы мы уже в вагоне, на пути в Самарканд.

Здесь продали в рабство деда

Боевую учебу мы начали в мае, но пополнение в наш полк поступало до самого августа, не всех бойцов удалось как следует подготовить. В Самарканде на меня, неопытного комбата, свалилось сразу столько забот и хлопот, что не оставалось времени отдохнуть, оглядеться, подумать о чем-либо, кроме неотложных дел службы. Учить приходилось не только бойцов, но и командиров — ротных, взводных, отделенных. Бекджика я вскоре выдвинул начальником пулеметной команды. Незаменимым другом и помощником, как я и ожидал, оказался для меня Серафим Иванихин. С бойцами — комиссар, а со мной — наставник во многом, начиная с военной науки, которую он превосходно знал и любил. Мы еще крепче сдружились с ним в эти ответственные, напряженные дни подготовки к решительным боям.

В августе двадцатого года начали поступать первые известия о серьезных волнениях в Бухарском эмирате. Впервые тогда люди услышали имя Бяшим-сердара, моего земляка с берегов Амударьи.

И вот в Чарджуе прошел съезд Бухарской компартии, совместно с левыми младобухарцами, которые были в все приняты полноправными членами. Съезд призвал трудящихся Бухары ко всеобщему вооруженному восстанию против эмирской власти.

Наконец Первый Восточный мусульманский полк Красной Армии был поднят по тревоге. Из лагерей пешим порядком мы прибыли на станцию Самарканд. Грузились в эшелон на товарной платформе. Отъехали без свистков. Фрунзе со штабом Бухарской группы войск уже находился в Новой Бухаре. Началось окружение тысячелетней столицы эмирата.

К Кагану подъехали за полночь. Был строжайший приказ: огней не разводить, никакого шума. Как назло во второй роте один русский парнишка, боец из пополнения, случайно пальнул из винтовки… За это накануне наступления — расстрел!

Сам комполка Михаил Баржанов прибежал на выстрел. Я и ротный стояли тут же, ни живы ни мертвы. Парень навытяжку, трясется. Баржанов только глянул: чего с него возьмешь? Не выдержал, размахнулся — да по уху ему раз, два… Тем дело и кончилось. Случайный выстрел делу не повредил: эмирские военачальники струсили, заперлись в пределах городской степы, о разведке в поле даже не помышляли. Наш полк к утру благополучно вышел на указанные позиции. Мелкие группы наспех вооруженных студентов медресе почти без выстрела бежали внутрь города.

… Ультиматум красного командования эмир отверг. Поступил приказ: начать артиллерийский обстрел позиций бухарских войск, укрывшихся за стеной. В безветренном нагретом воздухе далеко разнесся дружный грохот орудий.

Несколько десятков тысяч красных бойцов, пехоты и конницы, собранных в батальоны, полки, бригады и дивизии, двинуло командование к Бухаре. Однако полностью окружить, блокировать город, раскинувшийся на громадной территории, даже этой массе хорошо организованных войск оказалось не под силу. Городские Борота на западе и юге стены остались вне нашего контроля. Никто вначале не знал, что последний эмир Сеид-Алим-хан, десять лет сидевший на бухарском престоле и запятнавший себя кровью тысяч загубленных людей, во вторую ночь после начала военных действии тайком, с несколькими вельможами, личным конвоем, золотом и драгоценностями из казны выбрался небольшим караваном из города через Каршинские ворота и бежал на юг. Сумел ускользнуть от справедливого возмездия, спасти свою шкуру!