Дорога исканий. Молодость Достоевского - [43]

На следующий день встали рано и не спеша вышли из подъезда гостиницы. Феде было жалко расставаться с ней: длинные, устланные красными ковровыми дорожками коридоры, казалось, таили в себе неразгаданную тайну. Хорошо было бы познакомиться и поговорить хоть с некоторыми из мрачных господ в черных крылатках, живущих на самом последнем, четвертом этаже. И куда он так спешат, поднимаясь и спускаясь по лестнице?

В жизнь пансиона он сразу же ушел с головой. Костомаров использовал для подготовки своих учеников не только все их время, но и решительно все возможности, которыми располагал: занимался с каждым в отдельности, нанимал временных, «вспомогательных» учителей, устраивал бесконечные контрольные проверки. Коронад Филиппович сам преподавал алгебру и геометрию, читал введение к фортификации и артиллерии, учил чертить планы полевых укреплений — редутов и бастионов. Постоянным наемным преподавателем был только учитель русского языка и словесности Глюкин. Впрочем, словесностью он со своими учениками не занимался, да она и не нужна была для поступления в инженерное училище, а все свое внимание сосредотачивал на грамматике. Был он человеком серьезным, а потому после первого же проверочного диктанта оставил Федю и Мишу в покое. Однажды после занятий Федя разговорился с ним и со смешанным чувством гордости и недоумения убедился, что знает русскую словесность лучше своего учителя. На этом отношения между ними прекратились раз и навсегда.

Зато от Коронада Филипповича ему порядком доставалось — и по заслугам. Особенно скверно было у Феди с черчением — почти никогда не удавалось довести чертеж до конца, не ошибившись или не испортив его кляксой.

В пансионе был развит дух соревнования: учиться плохо считалось позором. Костомарову удалось добиться, что в чести здесь были не всевозможные мальчишеские проделки и шалости, а серьезный и углубленный труд. К тому же ученикам Костомарова очень хотелось попасть в училище, считавшееся в то время одним из первых военных учебных заведений в стране.

Уже после определения Феди и Миши в пансион Костомарова Достоевский получил от Виламова уведомление: министерство финансов не приняло его сыновей на казенный счет. Это был новый тяжелый удар для Михаила Андреевича, после выхода в отставку еще более ограниченного в средствах, чем прежде. Виламов советовал ему лично сходить в министерство финансов и назвал имя чиновника, к которому следовало обратиться.

Этот чиновник, Иван Николаевич Шидловский, оказался совсем молодым человеком, он был всего лет на пять старше Миши. Тем не менее и наружность, и обращение его произвели на Михаила Андреевича глубокое впечатление. Высокий, стройный, с одухотворенным лицом и особым изяществом движений, он радушно встретил посетителя, со вниманием выслушал его, задал несколько вопросов, а потом сказал:

— При всем моем глубоком сочувствии к вашему делу и искренней симпатии к вашим сыновьям, о которых вы сейчас с такой горячей родительской любовью поведали, я решительно бессилен чем-нибудь помочь. Решение по вашему делу уже есть, и никто из рядовых чиновников министерства не в силах изменить его. Поэтому мой вам совет — не тратьте зря времени и сил, езжайте домой, а там как бог даст. Ежели ваши сыновья будут приняты, чего я вам от души желаю, то авось найдется и добрый человек, который поможет заплатить за них — хотя бы тот самый богатый дядюшка, о котором вы давеча упомянули.

Глубоко расстроенный, но с чувством благодарности попрощался Михаил Андреевич с симпатичным чиновником, а на следующий день пошел в пансион и рассказал обо всем детям. Его больно кольнуло, что они отнеслись к его сообщению с видимым равнодушием. А впрочем, что ж, молодость беззаботна! Правда, сам он был совсем другим, уже в молодости заботы постоянно одолевали его.

Бессознательно он рассчитывал несколько рассеяться, а может быть, и развлечься в Петербурге: с устройством сыновей пропала та внешняя цель, которая заслоняла его тайные, скрытые даже от самого себя, намерения. И он решил ехать завтра же, хотя со страхом представлял себе свое будущее одиночество в деревне.

Прощались трогательно. Михаил Андреевич крепко поцеловал сыновей, заглянул каждому в глаза и снова каждого поцеловал. Федя смотрел на него пристально, не отрывая глаз, словно предчувствовал, что им больше не суждено свидеться. Все-таки странный характер! В это время он уже относился к отцу критически, хотя по-прежнему любил и уважал его. Да, странный характер! Боготворя жену, он мучил ее всю жизнь; горячо любя сыновей и стремясь дать им образование, он нисколько не считался с их природными склонностями и желаниями.

— Смотрите же, учитесь хорошо… Я надеюсь на вас, — глухо говорил Михаил Андреевич, едва удерживая слезы.

— Мы это знаем… Вы не сомневайтесь, папенька, — твердили мальчики в один голос. В этот момент они оба глубоко жалели отца. — Не нужно расстраиваться… Все будет хорошо, вот увидите…

И Миша в избытке чувств погладил его по рукаву, что было непринятой, даже недопустимой в обычных условиях фамильярностью.

Глава вторая

Отец перед отъездом просил их передать поклон Шидловскому. Братья собрались лишь в августе. В будни занятия в пансионе забирали весь день, поэтому решено было посетить Шидловского в воскресенье, у него на квартире.