Дорога домой - [6]

Но они избегали смотреть друг другу в глаза и забавлялись игрушками, полученными в тот день в подарок их детьми, уходили на кухню и готовили кофе или смотрели по телевизору бейсбол. Да и что они могли сказать друг другу? Я никогда не знал, что было дальше с людьми, которые каялись в своих грехах на экране – съедали они после службы бургер, занимались сексом или находили видеомагнитофон и снова и снова просматривали пленку, запечатлевшую момент их славы и откровенности. Я в том смысле, что, может, это не принесло никакой пользы, а может, не продлилось долго.

Но в ту ночь все они видели сны о несказанном. Я усердно подглядывал и совершенно точно видел Элиз в реке, пытавшуюся одновременно и утопить свою мать, и реанимировать ее, и Айви, отбивавшуюся от змей в овраге. Доджу снились давно умершие собаки, а Грейсон видел во сне отца, кричавшего на него на футбольном поле. Аде же снилось, будто она сидит на коленях у своего папы, а ноги у нее из бетона и поэтому она не может пошевелиться.

Моя Ада. Моя Элиз. Элиз не могла уехать далеко от Видалии и, давайте посмотрим правде в глаза, от меня. От моих запахов, моих комнат, моих замков. Чарлз решил, что она поступит в Баптистский колледж в штате Миссисипи. Блу-Маунтин колледж находился рядом с Тупело, всего в часе езды по Натчез-Трейс-паркуэй, но можно было подумать, что девушку отправили на Северный полюс, если посчитать, сколько раз мы ее видели. Чарлз мог не беспокоиться, что Элиз, покинув Видалию, потеряет веру в Бога. После своего стремительного бегства из города единственным отцом, на которого она обращала внимание, был Господь.

Поначалу она придумывала отговорки, почему не приезжает на День благодарения (экзамены) или на Рождество (турне с христианской группой «Иерихон!»), а потом перестала звонить и просто присылала банальные открытки с символикой кампуса. «Всё в порядке, всем дома большие приветы. Элиз». Взбешенный Чарлз перестал платить за ее обучение, но летнее место консультанта в «Лагере Воскресающего Сына», скромная стипендия и работа официанткой во время семестра помогали Элиз сводить концы с концами. Общалась она только с Айви. Сестры встречались за молочными коктейлями в городке на полпути между Видалией и Тупело, и Айви возвращалась с этих тайных встреч нагруженная молитвенными брошюрами от Элиз, которые прямиком отправляла в мусорный бак. Если для Элиз спасением был Иисус, то для Айви – удовольствие. Обе великолепно пели, от их слаженного дуэта мурашки бежали по телу. В пятнадцать лет Айви бросила церковный хор и предложила свое божественное сопрано и огненно-рыжие волосы соседнему дешевому бару, где ее друг-байкер, постарше ее, бесперебойно снабжал девочку «Арсиколой» с ромом и отшивал напористых поклонников, часто в те же вечера, когда Элиз в брюках-клеш пела христианские популярные песни в цокольном этаже церквей по всей стране.

Ада всегда недоумевала, что заставило Элиз вернуться в Видалию, но для меня это тайны не составляло. Папс уже год как лежал в могиле. Элиз на похороны не приехала (Айви же почтила их своим присутствием мертвецки пьяной). Увидев Элиз, я был потрясен произошедшей в ней переменой. Чтобы выдержать возвращение домой, ей пришлось кое-что упрятать глубоко внутрь. Она вернулась в Видалию, но с тем же успехом могла находиться в Тибете. Это убивало Аду, но она была чересчур напугана, чтобы что-то сказать: боялась, что Элиз снова уедет. Но Элиз все равно уехала, вышла замуж за янки, Криса Кригстейна, затем отправилась еще дальше: в Атланту, Лондон, затем в Германию. Задала Аде жару, заставив ее разбираться с телефонными кодами и часовыми поясами.

Некоторое время Элиз и Крис жили в Атланте, а потом мы стали получать рождественские открытки из Китая и Сингапура. Ада всем в городе говорила, что Крис и Элиз занимаются баптистской миссионерской работой в Азии, явная ложь: к тому времени Элиз стала полнейшим агностиком. У нее родились две девочки, младшая, Софи, была копией своей мамы: те же красивые светлые локоны. Пребывание этих детей внутри меня, когда они приезжали летом, почти залечило раны, нанесенные отъездом их матери, и, полагаю, Ада разделяла эти чувства. А однажды с ежегодным визитом приехали только Элиз и Ли, ее старшая дочь. Крис работал в Сингапуре, как я понял, но Софи отсутствовала, и Элиз бродила по дому с обреченным видом, хуже, чем при жизни Пайса. В то лето впервые с тех пор, как ей было четырнадцать, Элиз позволила Аде толком себя обнять, но взгляд ее был странно рассеян, как будто на языке вертелось слово, которое она пыталась вспомнить, и если бы сумела, все вернулось бы в нормальное русло.

День, когда меня покинула Ада, был теплым и ясным. Стоял май, не слишком еще жарко, моя любимая погода. Я уже много недель, даже месяцев, знал, что она уезжает – брошюры, коробки, – но все же не до конца верил, пока она не перешагнула мой порог в последний раз. Конечно, бывали моменты, когда я хотел, чтобы она уехала, моменты, когда ее признания ползли по моим стенам, как термиты. В ответ на ее взгляд я постарался собрать все свое старое негодование, дабы ее уход причинил ей меньше страданий.