Дорога длиною в жизнь - [35]

Ты права, когда пишешь: «Если человек делает счастливыми других, он и сам счастлив». Вот наша дружба с тобою. Я вовсе не считаю, что помогаю в чем-то тебе Мы дружим с тобой и даем друг другу взаимно, хотя, может быть, и не в одинаковой мере. В одинаковой мере давать невозможно, да и как это измерить? Дело просто в том, что мне твои письма приносят радость. А есть среди моих корреспондентов люди, которые мне ничего, казалось бы, не дают. Они вообще не умеют давать. (Кстати, это неумение часто присуще и вполне здоровым.) Конечно, общение с такими уже не дружба, и может возникнуть душевная усталость. Но ее нет. Уже одно то, что ты можешь помочь им, что ты видишь, как им все-таки становится легче, приносит удовлетворение. Я согласна с тобой, что после слова «любить» слово «помогать» самое сладчайшее в мире. Когда откликаешься на чью-то беду, вовсе не думаешь, какое потом испытаешь удовлетворение. Откликаешься, потому что не можешь иначе. Вот и все…»

«Моя дорогая девочка!

Посылаю наконец тебе свою книжечку. Если в самом деле вздумаешь ее перевести, попроси Стефу перепечатать у машинистки. Так лучше читается.

К двадцатому уеду на дачу. Там, на воздухе, и здоровье должно стать лучше. А сейчас голова болит…»

«Ау-ау, девочка!

Да, я и впрямь в лесу. Все участки дачные — в соснах. Твое письмо принесло мне большую радость: ты работаешь!!! Поздравляю тебя, родная! Где-то в душе неспокойно: как справишься? Может быть, мне стоит написать людям, с которыми ты работаешь…»

«…Твое письмо огорчает. Прежде всего тем, что так сложно с публикацией перевода, который ты сделала. Я обратилась к Межелайтису. Если он не откликнется, напишу еще в какое-нибудь литовское издательство, молодежное. В общем, не теряю надежды. Ну а еще, Марите, огорчило твое отношение к вышивке лент в артели, то есть к твоему главному труду. Для того чтобы таким, как мы, получить работу и удержать ее, надо работать даже не как все здоровые, а лучше их. Ты с таким трудом получила работу, так долго ждала ее, а теперь рискуешь потерять. У твоих товарищей не должно складываться впечатление, что ты работаешь просто так, чтобы занять себя. Они должны знать, что это твой кусок хлеба и ты дорожишь им.

Не нравятся мне и твои рассуждения об учебе. Если бы ты сразу начала учиться (пусть и заочно) в школе, да еще проходила бы за год два класса, то сейчас уже кончала бы школу — ведь мы переписываемся почти три года. Наверное, я виновата в том, что не смогла настоять.

С неба ничего не падает, всего можно добиться только трудом. Ты уж, пожалуйста, не обижайся, что вместо того, чтобы тебя поддержать (ты ведь лечишься!), обращаюсь к тебе с нотациями. Но ведь это оттого, что твое будущее для меня очень небезразлично. У тебя недюжинные внутренние силы — жизненные силы, но без труда ты ничего не достигнешь.

Марите, дорогая, и лечиться нужно тоже упорно. Это счастье, что ты попала в санаторий. Не торопись, доведи лечение до конца!

Вот какое нудное письмо я тебе написала…»

«…Ты молчишь, и я не знаю, что с тобой, как твое лечение и как все твои дела. Думаю о тебе часто, помню — всегда!

Мечтаю послать тебе почитать мою новеллу, которую написала еще летом. Но это чуть погодя, а сейчас хочу знать, что с тобой. Если бы ты знала, как я мечтаю о том, чтобы ты была счастлива, чтобы ты нашла себя по-настоящему! И никто не сумеет это сделать вместо тебя — только ты сама…»

«…Ну как же ты не написала мне имя твоего преподавателя литературы? Если бы я знала это, написала бы ему немедленно. Ведь я рада, что наконец рядом с тобой находится человек, который во многом поможет тебе. На расстоянии так трудно по-настоящему помочь. А теперь я спокойней. Если бы ему удалось помочь опубликовать твой перевод… Но главное — чтобы перевод был хорошо сделан. И еще более главное — чтобы ты училась, окончила школу, а потом университет.

Марите, ты должна выдюжить. Тебя здесь, в Москве, многие уже знают и многого от тебя ждут…»

«…Как же я рада фотографии! Наконец увидела тебя. Лицо у тебя интересное, одухотворенное — такой я и представляла тебя. Прости, что редко пишу. Лихорадочно работаю над книгой. Написала еще две статьи для «Правды». Отпуск кончился, теперь должна приступить к своей основной работе. А главное — я давно уже спокойна за тебя, за то, что вышла ты на дорогу.

Как подумаю, что ты учишься, движешься к цели, так сразу весело делается на душе. Только не бросай, не сворачивай! Надо же, чтобы хоть кто-то наперекор судьбе выходил из этой игры, то есть жизни, победителем. Сейчас у меня огромный опыт в этом. Если бы ты знала, сколько сил, времени, души отдано многим, многим мальчикам и девочкам, и вот теперь уже можно «подвести некоторые итоги» — большинство вхолостую, и только небольшая часть дает всход. Это — сильные. И, как я теперь понимаю, быть сильным, самому уметь бороться — это главное. А если своих душевных сил мало, если вместо энергии размазня, то ничья помощь не поможет. Тебе понадобился только толчок, чтобы стать сильной, чтобы найти свою дорогу (дело даже не в учебе, а, главное, в отношении к жизни). И скажу тебе по правде, каждый твой успех — это мое утверждение в жизни, вернее, утверждение моей веры. А мне это очень, очень нужно сейчас. Спасибо за радость, которую ты так щедро приносишь мне — и успехами в учебе, и силой своего духа, — которой ты теперь делишься и с другими. Заканчивай скорее школу, а там я стану мечтать об институте — вот какая я ненасытная…»