Дорога длиною в жизнь - [25]

Четырнадцатого октября сорок четвертого года в ночь с пятницы на субботу Миша погиб. Выполнив задание и возвращаясь в штаб, он случайно встретился с группой эсэсовцев и взорвал гранатой их и себя. Граната была изготовлена им же.

Перелистываю пожелтевшие странички юношеских дневников Миши:

«Что значит Родина? Это мои горы, мои деревья, мои сестры, мои друзья, мои любимые…

Как не гордиться такой страной, как наша? Страной, которая творит новый мир, нового человека? Смотришь на небо и радуешься, что над моей страной оно самое высокое — его подняли мои летчики, мои стратонавты…

Пути для героизма не заказаны. Героем может быть летчик и полярник, красноармеец и писатель, пастух и философ. Героизм — явление народное. Народ создает героев так же, как легенды, сказки, песни».

Свои убеждения Миша подтвердил жизнью. Короткой и пламенной…

МЛАДШИЙ БРАТ

Женя родился 2 августа 1929 года в Воронеже, куда на время работы отца приехала наша семья.

Мне четыре с половиной года. У мамы начались роды. Нас, детей, отправили наверх, к соседям, но мы и здесь слышим мамины крики. А потом нас привели к ней и показали нового братика Женю — красного, противного. А ребятишки со двора припали к окну и все кричали: «Покажите нам маленького!»

К этому времени относятся мои самые первые воспоминания о брате.

Я не ревновала к Жене маму, которая сразу ушла в заботы о нем, но воспринимала его с любопытством. Так, однажды мама увидела, как я пальчиком тянулась к его глазкам — мне все хотелось узнать, живые ли они, уж больно маленькими и бессмысленными они казались. Когда Жене исполнилось два месяца, мы снова переехали в Москву. На этом кончаются мои воспоминания, и дальше я хорошо помню его уже трех-четырех лет.

Женя в этом возрасте был для меня живой куклой. Я играла роль матери, он — сына. Он условно убегал от меня, я его догоняла, давала легкий шлепок и возвращалась с ним обратно, ведя за руку.

Рос он тихим, спокойным ребенком. Отличался ровным и легким характером. Был неизменно приветлив и доброжелателен к людям. Для всех моих братьев я была единственной сестрой, а для Жени была еще и старшей, и это налагало на меня особые обязанности. Он как хвостик всюду тащился за мной. Ребята в переулке прозвали его «довеском». Как-то одна из подруг, приглашая меня на день рождения, пренебрежительно добавила: «Ладно уж, приводи и «довеска». Мне было очень обидно за брата, но в гости я все-таки пришла и «довеска» тоже привела.

Помню, как старшие братья соревновались в решении математических задач. И вдруг первым раздавался тоненький голосок пятилетнего Жени — он решал задачу в уме и давал правильный ответ. Так что еще в раннем детстве угадывалось его призвание к математике. Ей он и посвятил себя, когда стал взрослым. В детстве же у него был обнаружен абсолютный музыкальный слух. Но музыке его не учили — не было инструмента.

Насколько общительным стал Женя, повзрослев, настолько диким был в раннем детстве. Его, четырехлетнего, отдали в детский сад, чтобы привыкал к чужим детям. Он не просто не хотел туда идти, его силой тащили папа и няня, а он всю дорогу кричал «не хочу», так что однажды их остановил милиционер. Эксперимент длился всего две недели, а потом врач рекомендовал больше в садик его не водить… Тогда, уже спустя два года, его определили в частную немецкую группу: необходимо было как-то подготовить его к школе. Там, в группе, он подружился (дружба эта прошла через всю его жизнь) с Валериком Пуляркиным. Первого сентября мама отвела Женю в школу и попросила учительницу посадить его за одну парту с Валериком. Валерик был мальчиком незаурядных способностей, но школу не любил. Уже в десятом классе он умудрился прогулять целую четверть, за что, невзирая на все пятерки, ему не дали золотую медаль. Любили они с Женей играть в настольный футбол с пуговицами — сами придумали эту игру. Сейчас Валерий — доктор географических наук.

Обижал Женю в основном двоюродный брат Борис: покажет ему кулак, и Женя начинает плакать. Жалобно, как-то со звуком «и-и-и». Не раз старший брат Миша давал тумаков Борису, чтоб не дразнил Женю.

У Жени была привычка: перед сном с ним кто-то должен был полежать — либо мама, либо няня. Помню, как однажды на даче мама с отцом ушли в гости, а няня не захотела лечь к Жене. Он горько и долго плакал — все так же протяжно «и-и-и». Я решилась на поход за мамой, потому что безмерно жалела братишку. А то, что шла через лесок уже в темноте, придавало мне гордости — сказывалось влияние старшего брата. Дошла и увела маму и отца. Когда мы вернулись, Женя крепко спал.

Дачу мама снимала для нас ежегодно и, мало обращая внимания на помещение, старалась вывезти нас на природу — река, озеро или пруд были непременным условием. Купались мы в любую погоду до самой осени и ходили босиком.

Детство Жени оборвала война. Старшие братья ушли на фронт, отец оставался на ответственной работе в Москве, а маму с нами двумя эвакуировали в Томск — красивый старинный университетский город. Ехали мы в теплушках, спали на полу вповалку. Москву уже бомбили, и эшелон, следовавший впереди нашего, уничтожили весь. Несмотря на щемящую грусть разлуки с Москвой и близкими, мы любовались природой в дороге, особенно Уралом и тайгой. Ехали медленно и долго — может быть, железная дорога тогда и полюбилась мне, помогая позднее понять свое призвание…