Дорога длиною в жизнь - [11]

В три года, летом, когда Инночка с детским садиком жила на даче, она простудилась и заболела ревматизмом. Позднее атаки этой болезни и вызванный ею порок сердца не дали девочке постоянно ходить в школу. Занималась с ней каждый раз во время болезни мать. Блестяще подготовленная по всем предметам матерью, Инночка переходила из класса в класс с отличными оценками.

Дружили с ней мой родной брат, ее сверстник, и его самый близкий товарищ.

Катастрофа произошла в семнадцать лет. Помню последний ее вечер в нашей семье — была свадьба двоюродного брата. Длинные черные кудри распущены по плечам. Чуть раскосые, восточные, черные глаза (отец был узбеком), бархатистая смуглая кожа, о которой товарищ брата рассказывал через много лет своей жене: «Я никогда больше не видел такой кожи». Что и говорить, наверное, это была их первая любовь. Инна сдавала экзамены в десятый класс. Назавтра пришла с экзамена, пожаловалась на головную боль. Тетя Маня ответила: «Ляг поспи, ничего, если получишь тройку».

Инна из-за головной боли не уснула, а к утру начались судороги. В тот день все врачи, коллеги и друзья тети, были у Инночки, непрерывно, тихо и жалобно повторявшей запомнившийся мне на всю жизнь стон: «Ой-ой-ой-ой». Диагноз был установлен: «туберкулезный менингит». Я была у них, когда Инну отвозили в клинику туберкулезного института, где работала тетя Маня. Им выделили отдельную палату. «Какие же наряды возьмем мы на дачу?» — спрашивала тетя у Инны и собирала вещи. Уже тогда было непонятно, где брала она мужество.

Помню, как вводили Инне в спинной мозг ежедневно лекарство — она походила на загнанного зверька…

Инночка умерла 14 июня 1948 года. Вопреки возражениям близких и коллег, боявшихся за Марию Владимировну, она присутствовала при вскрытии дочери. Нет, менингит не подтвердился. Она умерла от кровоизлияния в мозг.

Комнату и коридор заполнили дети, ее товарищи по школе. Тетя Маня стояла у гроба с сухими глазами. Право же, никто не мог понять, откуда эта женщина черпала силы. Не плакала она и на кладбище. Только спустя месяц ее свалил инсульт. Сдало и сердце. Она пережила дочь на семь страшных лет. В 1955 году ее, шестидесятилетнюю, похоронили под тем же розовым гранитным памятником.

Ах, как свежи в памяти детские годы, проведенные с ней! Каждое воскресенье нас с младшим братом и Инночкой водила тетя Маня гулять на бульвар. А после прогулки мы заходили в детский магазин, и она каждому покупала выбранную им игрушку. Она так хотела, чтобы Инночка дружила с нами, так боялась оставить ее одинокой! Случилось непредвиденное — девочка оставила одинокой мать. Но самое удивительное было то, что вопреки большому горю тетя не смогла быть одинокой. Сколько любви, тепла, внимания дарила она нам, своим племянникам! Вспоминаю ее такой благодарной за каждую каплю нашего внимания. По окончании института с первой зарплаты я подарила ей сумку. Она, как ребенок, показывала ее своим коллегам-профессорам. Не сумев заплакать от постигшего ее глубокого горя, она могла смахнуть слезу от каждого нашего знака внимания.

Теперь в той же ограде стоит второй, черный памятник — под ним тоже покоятся мои близкие…

ПРИЗВАНИЕ

Я снова в больничной палате. Врачи и теперь не отказались от меня. Нет, вылечить они больше не обещают. Но когда мне бывает очень трудно, спешат на помощь. И тогда становится чуть легче. А когда жить по-настоящему трудно, это «чуть» уже очень много.

В Московской железнодорожной больнице меня лечит Арнольд Осипович Мозель. Он заведующий отделением. Я очень верю ему. Верить врачу для больного всегда счастье. Ведь тогда одно его присутствие уже помогает. Врач становится тебе необходимее, чем само лекарство. Он облегчает твои страдания, даже еще не начав лечить…

Арнольд Осипович лечит меня от хронической, неизлечимой болезни. Лечит упорно, настойчиво. Лечит, потому что он доктор и должен, обязан лечить даже самые неизлечимые болезни. И хотя ему, как и другим врачам, не удается поднять меня на ноги, зато каждый день ему удается вселить в мое сердце еще чуточку мужества.

Со свойственной ему горячностью Арнольд Осипович говорит:

— Что значит «обреченная»? Все мы обречены на то, чтобы когда-нибудь умереть. Это лишь вопрос времени. Но пока человек жив, он должен жить. А дело врача — помогать ему.

Он работает вдохновенно. Служение своему делу с полной отдачей всех сил — вот, пожалуй, то главное, что составляет его сущность. Давно, когда моя болезнь только еще начиналась, я многого не понимала и в минуту боли и отчаяния бросила врачу жестокие слова. Я упрекнула его в бессилии помочь мне. Теперь я понимаю, что, находясь в самой гуще человеческих страданий, врач много страдает сам, если он настоящий врач. И когда у больного иссякает терпение, врачу должно хватить терпения на двоих. Изо дня в день, из года в год, всю жизнь выслушивает врач бесконечные жалобы больных. Каждое утро он начинает с одних и тех же слов: «На что жалуетесь?»

Арнольд Осипович подвижен, горяч. Бывает и вспыльчив. Но у постели больного он очень терпелив. Вот пожилая женщина в моей палате хнычет капризно, как ребенок: «Хочу домой!» Доктор не противоречит: