Дополнительный прибывает на второй путь - [9]

— Вы стояли позади убитого.

Шпак несколько секунд молчал.

— По-моему, он с кем-то разговаривал.

— С кем?

— Не помню. Речь шла о гостинице. — Шпак спрятал паспорт в карман, аккуратно пригладил снаружи. — Нашему брату, транзитному, с гостиницей туго. Но пострадавший, между прочим, устроился… Об этом они говорили.

— Это все?

— Да.

Шалимов составил очередную телеграмму о наличии свободных мест, спрятал в планшет.

«Негусто, — подумал Денисов, — хотя какой-то пробел, безусловно, заполнен».

Он спросил еще:

— Вы не видели пассажира с собакой?

— В поезде?

— Или во время посадки…

Шпак задумался.

— В поезде — нет. А на перроне… — Он сидел, по-прежнему неестественно выправив спину и шею. — Кого-то держали, кто-то побежал звонить в милицию. Толпа возбужденных людей… Спрашиваю: «В чем дело?» Оказывается, пассажир пнул собаку, его задержали.

— Где это случилось?

— Недалеко от багажного двора.

— Перед отправлением?

— Около часа ночи. Имеет ли это отношение к вашему вопросу? — Шпак повел серыми пронзительными глазами. — Сцена, между прочим, прехарактернейшая. У животного нашлись десятки защитников. И это на вокзале, где ни у кого ни секунды свободного времени! Интересно, собрались бы все эти люди, если бы хулиган пнул вас или меня? Или оскорбил бы женщину?

Когда Денисов вместе с Шалимовым пришел в вагон-ресторан, там уже были люди. Вовсю шла торговля водой — второй салон был весь заставлен ящиками с «Айвазовской». Вагон-ресторан был новый — с холодильником для ликеров в буфете, отделанном серым пластиком, с легкими занавесками, наполненными ветром.

Сабодаш за столиком разговаривал с женщиной в очках, которую Денисов видел у места происшествия. Теперь на ней была серебристая кофточка скороткими рукавами, расклешенные брюки.

— Ну, я пойду, — бригадир взял бутылку кефира, пошел к двери. Милости прошу, когда надо.

— Не забудьте про объявление по радио…

— Все сделаю. «Пассажиров, проходивших ночью через одиннадцатый вагон, приглашают к бригадиру поезда…»

Денисов подошел к столику, Антон подвинул ему стул, представил:

— Денисов, инспектор. Марина.

Женщина не узнала его, взглянула внимательно-запоминающе.

— Ужасный сон! Честное слово… — Она чувствовала себя неважно, за массивной оправой Денисов заметил круги.

Заказ у Денисова принял директор вагона-ресторана, он же буфетчик, с печальными глазами, двумя рядами золотых зубов и короткой челюстью.

— Есть почки, гуляш… — Он натянуто улыбнулся. — Редко принимаем у себя сотрудников столичной транспортной милиции… Прямо беда…

— Здравствуйте! — Денисов видел его впервые. — Пожалуйста, почки. Творог есть?

— Сметана очень свежая… Творога нет. Мне обо всем известно: дикий случай! Нет слов!

— Тогда сметаны. И чай. Хлеба три кусочка…

Заказ директор передал официантке, сам занял место за буфетом.

— Пробки починили? — Антон не знал про распределительный щит.

— Порядок.

Сабодаш пододвинул блокнот, в котором делал записи.

— Посмотри пока.

Денисов пробежал глазами конспект.

«Марина… Двадцать шесть лет. Образование высшее. Младший научный сотрудник НИИ. Город Сумы. Замужняя, двое детей, муж — кандидат наук, работает там же. В Москве проездом двое суток, знакомых нет. Едет отдыхать на Каспий. Ночевала в гостинице „Южная“. Ужинала на вокзале. В купе вошла второй, после Ратца. Попутчиков не знает. Пересказать содержание разговоров в купе затрудняется: ничего существенного. Считает, что Толей был против комнатных собак. Денег потерпевшего не видела. Когда погас свет, стояла в коридоре. Кто закрывал дверь в купе, не знает. Уснула сразу…»

«Не знает», «не помнит»… — заметил Денисов.

Официантка поставила перед Денисовым стакан со сметаной, хлеб.

Марина продолжала прерванный разговор с Антоном:

— …Выезжаем обычно по пятницам. С детьми, с мужьями, с мангалами. «Москвичи», «Жигули», «Запорожцы» — целый кортеж… — Они говорили о чем-то, не имевшем отношения к сто шестьдесят восьмому дополнительному, к Голею.

Денисов позавидовал Антону: сам он, приступая к расследованию, уже не мог думать ни о чем постороннем.

— …В Сумах в это время столпотворение: пыль, автобусы, — она словно видела жаркие улицы, заполненные людьми тротуары родного города. — Негде яблоку упасть… А у нас, на реке, зелень, кузнечики стрекочут!..

Наискосок, через два столика, спиной к двери сидел Ратц. Денисов увидел голый стариковский череп, узкие плечи подростка. Старик безвкусно жевал.

Дальше, к выходу, Вохмянин в ожидании официантки листал журналы.

— Раскладываем палатки, мешки… — Марина сожалела о чем-то, окапываемся на случай дождя. И вот уже дети бегут за хворостом, собаки лают, трещит костер. А мы: кто моет овощи, кто с шашлыками… На закате мужики удят, мы кормим детей, собираемся к костру. Иногда до утра сидим. В институте завидовали нашей компании…

У буфета появился официант-разносчик, верзила, которого Денисов видел утром в малом тамбуре, когда выносили труп. Парень что-то сказал директору-буфетчику, прошел в раздаточную. Вскоре он показался с корзиной, полной поездной снеди. Директор на ходу сунул ему в куртку накладную.

— …Так чудесно, честное слово! Песня есть… — Антон был из Бийска, там же, перед тем как поступить на истфак, закончил курс вечернего Алтайского политехнического. — «Где свиданья назначали у рябины, где тайком курили в балке у реки…» Ничего особенного! Ни автора не знаю, ни названия… — Он покатал хлебную горошину. — И ничего похожего не было! И свиданий не назначали, и курить начал уже после армии. Никаких рябин, только секция тяжелой атлетики… — Антон улыбнулся. — А собираемся вместе бывшие однокурсники — и лучше песни нет!