Донос - [11]

Многое впоследствии забылось. В то неспокойное время не до запоминаний было, а записывать и вовсе не приходило в голову. Поэтому, многие семейные истории забыты, потеряны. Например, рассказы деда Василия, отца Петра Васильевича, о службе в Петербурге, в период русского бунта в 1905 году, бунта, который чуть позже громко обозвали Революцией! Потеряны и многие другие воспоминания, но кое-что все же сохранилось.

В памяти, рассказах.

Любила рассказывать семейные истории тетя Шура – так ее в семье звали все.

Тетя Шура. Александра Петровна. Удивительная это была женщина. В Челябинской нашей общине всё держалось на ней и крутилось вокруг неё. Кто-то приходил узнать о своих родных – в суматохе тех лет это было постоянно. Всё тогда перемешалось, перепуталось. Одни ехали на Запад, другие на Восток. Многие уезжали на Север, на заработки. На шахты ехали, на новые заводы. Тогда же вся страна строилась! Кто приезжал в Челябинск – останавливались у неё, у тёти Шуры. Кто-то хотел узнать о своих родственниках, спросить адреса – приходили к тёте Шуре. Она знала всё и обо всех. И все наши знали, что тётя Шура знает. Если кто-то куда-то уезжал, поступал на какую-то работу, приходил к тёте Шуре, старался сообщить о своих изменениях в жизни.

– Тётя Шура, вдруг наши объявятся, сообщи там. Вот наши новые адреса. Может, не потеряемся, найдёмся, встретимся!

Мы с ней дружили. Я часто гостил у них в дни школьных каникул под Челябинском, в отделении Южный, Митрофановского совхоза.

Время покосов, мы с тетей Шурой на ее покосе работаем вдвоем. Косим, сушим, копним, таскаем, скирдуем. А вечером – чай. Бесконечный. Бывало, за вечер выпивали самовар. Старинный, деревенский, ведерный самовар. Под неторопливые тети-Шурины рассказы о нашей семейной, довоенной и даже дореволюционной, жизни. О жизни когда-то большой, но разбросанной революциями, войнами, рассыпавшейся казачьей семьи.

Деда Георгия я хоть и туманно, но помню. Вспоминается, как сонного, поздней ночью, стаскивает меня с печи большой бородатый дед. Дед Георгий. Жил он тогда уже в Перми, приехал погостить в родную станицу-деревню, в гости к отцу с матерью, поглядеть на родившуюся младшую внучку. Приехал с редкими для того времени подарками. Брату привез коньки, «снегурочки», на них Санька катался не только по льду, но и по укатанным санным дорогам. Мне привез настоящие городские санки. С этими санками я «рассекал» утоптанный снег на санной горе, не обращая внимания на строгие материнские окрики.

В зимние дни на горе много катающихся. Кто на чем – лыжи, сани, коньки. Пацаны, молодежь. Шум, смех, крики. Оживленный деревенский гвалт. Гармошка, песни, частушки.

Молодежи в станице-деревне до войны было много. Вечером все на улице, на горках, на морозе. А по редким выходным или праздникам собирались поочередно в больших хатах, хозяева ставили на стол небогатые угощения, что-нибудь обязательно и гости приносили с собой, устраивались «вечеринки». Клубов тогда не было, а молодежи надо же где-то встречаться. Вот и собирались – то здесь, то там – устраивали «посиделки», пели веселые песни да пляски устраивали под гармошку.

Мать рассказывала, что отец, когда еще не был женат, гармонистом-заводилой был на этих посиделках. И выдумщик разных розыгрышей. Но однажды при таком розыгрыше досталось и ему.

На масленицу наряжались молодые люди в костюмы разные. Вот, здесь и розыгрыши.

Однажды собрались парни да девушки в очередной избе. Пели, танцевали, а потом сказки страшные рассказывать стали, да что пострашней, то и лучше. Девки повизгивают, друг к дружке жмутся, а все поторапливают «ну, а дальше, а дальше?..».

Вдруг в окне выставляется страшная светящаяся рожа! Плечи выползают в окне в белом саване, подымается свист и вой жуткий. Все так и попадали. И девки, и парни. От неожиданности, да при щемящем ожидании страха сказочного.

А «морда» в окне так же стремительно исчезла, как и появилась. И вой стих. Парни за дверь. А там и нет никого. Ищи ветра в поле.

На второй день по всей деревне только и разговоров о страшном пришельце.

Вечером собрались уже в другой избе, и к полуночи все то же – «морда» со светящимися глазами и страшными зубами во рту, саван и вой. Девки в обмороке, с одной стало плохо, а ребята по лавкам жмутся, тоже оторвать «зад» от лавки не могут.

Снова исчезло всё, в избе тишина наступила. Быстрей разбегаются посидельщики по домам, в страхе все.

Но и на третий день собираются на вечеринку – праздник же, масленица, всю неделю празднуют на селе. За день забывают вчерашнее, в шутки переводят все. На третий день парни сговорились поймать «страшилу»!

Поют, пляшут, но все как-то насторожено, с дрожью в голосе, сами не свои молодые, ждут.

И вот, наконец, заскрипело за окном, с воем лезет в окно страшная, светящаяся неземным светом «морда».

Парни мгновенно за дверь, хватают приготовленные батоги в сенях и на «нечистого». Тот бежит к бане. Парни, чуть настигнув успевают огреть «нечистого» пару раз по чему попало, но тот успевает заскочить в баню, запереться на засов. Парни баню окружили, решили ждать, когда «леший» выйдет. Не всю же ночь там сидеть будет! Или «улетит» через трубу – это тоже увидим, а если в дверь выйдет, тут уж мы его не пропустим!