Донор - [23]
Мы сдвинули столы и уселись в центре почти пустой хашной, где все: стены, пол, два пожилых завсегдатая-алкаша, тихо и очень чисто тянувших нескончаемое грузинское многоголосье, на удивление худой буфетчик, официант и пожилая русская женщина, протиравшая грязным полотенцем граненые стаканы, - пропахло чесноком, чачей, горячим хлебом и ни с чем не сравнимым запахом свежеприготовленного хаши.
Подошел официант и молча расставил на столах тарелки с зеленью, молодыми огурцами и помидорами, грузинским сыром, чищеными грецкими орехами, холодной форелью, щедро посыпанной барбарисом. Потом принес горячий хлеб, несколько бутылок местного лимонада и десяток граненых стаканов сомнительной чистоты, на три четверти заполненных чачей. Помедлив, официант отлил из стакана на блюдце немного чачи и поджег.
Мы сделали несколько глотков. Говорить не хотелось. Даже Кузя притих. Чача делала свое дело. Когда принесли хаши, публика тихо засыпала.
Этери стояла у окна и глядела на улицу. Проехала поливочная машина. Из-за черепичных крыш старого города всходило солнце. Громко перекрикивались дворники. Два мужика в центре зала продолжали тихо и чисто петь. Я подошел к Этери и встал за ее спиной, любуясь восходом.
- "I can't give you anything but love...", - прошептал я название шедевра Армстронга, беря ее за плечи.
Она повернулась:
- Образованность и ирония, БД, которыми вы пропитаны насквозь и которыми так гордитесь, постоянно совершенствуя их, и которые демонстративно надеваете на себя, как дорогое пальто, отгораживаясь от остального мира, если что-то, не дай Бог, не так, как хотелось, сыграли с вами злую шутку. Вы перестали быть интеллигентом, готовым ради принципов, как вы мне объясняли, хоть в Сибирь, как декабристы, хоть на мученическую смерть, как Галилей. Вы перестали быть бойцом и в кардиохирургии, и в своей собственной жизни, и стали всеядным, ценя душевный комфорт превыше всего, несмотря на редкие демарши, вроде сегодняшнего, когда не реагировать - себе дороже. Ваши демонстративная честность и чистоплотность стали скафандром, внутри которого вам хорошо одному и никто вам там больше не нужен, ни ваши сыновья, ни я, ни Даррел, ни Кузьма с Полом, ни Филипп. Вам надо, чтобы вас, как короля играет свита, играла ваша лаборатория, ваши родные и друзья. Самое удивительное, что все мы это делаем охотно, не ожидая от вас ничего взамен. Но вы должны отдавать что-то, чего мы неосознанно ждем, понимая, что только вы можете дать это...
- Н-не привередничай, Honey. Что плохого в стремлении быть не таким, как все, если оно не противоречит здравому смыслу?
Но Этери упрямилась и гнула свое:
- Мне кажется, вы искренне верите, что мир должен вставать на цыпочки, когда вы выходите из подъезда собственного дома, и удивляетесь, если этого не происходит или происходит не слишком демонстративно или недостаточно быстро... Чтобы стать мессией, вам не хватает страданий и веры. Вы считаете себя незаменимым, но опустите палец в чашку с водой и посмотрите, какое отверстие останется после того, как вы вынете его...
- Если влюблен в самого себя, то по крайней мере знаешь, что у тебя не много соперников, - я улыбнулся и коснулся пальцем соска, приподнимающего ткань серой майки на ее груди. - Я раздаю с-себя, раздаю, дуреха! Не знаю, сколько раздал, и что осталось, но всегда раздавал и, надеюсь, буду раздавать... П-просто, раздавая себя, я не надрываюсь и не кричу об этом на всех углах, как принято. Это происходит незаметно. Даже ты этого не видишь. Не перебивай. Ну, не всегда видишь. А вместо твоего "короля играет свита с большой охотою" я получаю то, что получаю... К п-примеру, сегодняшний Полов демарш...
Этери улыбнулась, отодвинула мою руку от грудки и сказала:
- С вами трудно спорить. Может, во мне говорят обида и злость, не на вас, на себя, потому что мне мало вас. Мало! А вы, - она на секунду задумалась и вдруг улыбнулась облегченно: - Вы, БД - Вечный Жид!
- Ну уж нет! - обиделся я.
- Не в том смысле, что Христу оскорбительно скамейку не поднес на страдальческом пути на Голгофу... Я знаю, вы бы тут же его на функциональную кровать уложили, распорядились, чтобы поставить внутривенно капельницу и стали обрабатывать раны. Вечный Жид - потому что интеллигент, потому что еврей, к тому же рыжий, потому что гонимый, как сейчас пытается изгнать вас Пол, не ведая, что творит, как вас изгоняли из клиники в Свердловске.
- Я с-сам ушел из клиники, - оборвал я, - потому что хотел заниматься трансплантацией.
- Это был повод, - она помолчала и вдруг неожиданно спросила и странно напряглась: - Вы по-прежнему отказываетесь от предложения тех двух русских мужчин, что приводил грузин в большой фуражке, а потом сел на корточки у вас в кабинете?
- Ты про подпольную лабораторию, чтоб консервировать органы на продажу? Я сообщил им свое решение.
- Лаборатория ждет, что вы примите их предложение...
- Втягиваться в этот бандитский бизнес - все равно, что лезть из окопа под п-пули. Ты сегодня удивительно н-непоследовательна и п-противоречива, Honey. Для того к-количества виски, что я сегодня в-выпил, с-слишком много мифов... Хотя боги тоже н-начинали с мифов.
«Серая» трансплантология стала главной темой романа «Виварий». Талантливые хирурги, поверив в собственную исключительность и безнаказанность, творят зло ради личной выгоды, умело манипулируя понятиями ответственности и долга... Лишь бигль из институтского вивария, мудрый говорящий пес, продукт генных технологий, способный любить и жертвовать собой, оказался способным противостоять злу.Автор романа — профессор, доктор медицинских наук, крупный ученый, ученик Валерия Шумакова, много лет возглавлял Лабораторию экспериментальной кардиохирургии в Тбилиси, занимаясь вопросами трансплантологии и искусственных органов.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.