Донал Грант - [149]

Лорд Морвен всё реже появлялся на улице и почти не выходил даже из своих комнат. Временами он набрасывался на чтение, но потом целыми днями вообще не открывал ни одной книги, погружаясь в размышления, в которых на самом деле не было ничего, отдалённо напоминающего живую мысль. Казалось, он совершенно позабыл о том, что доверил Доналу страшную тайну, тем самым дав тому власть помешать его честолюбивым замыслам. Он лелеял эти замыслы отчасти из отцовского чувства, отчасти из презрения к обществу, а отчасти — из желания хоть как — то загладить свою вину перед матерью своих детей.

Нравственно больной человек искупает свои прежние грехи новыми грехами, которые потом снова возопят к нему о таком же искуплении. Сейчас граф готов был пойти на что угодно, только бы вернуть своим сыновьям то положение в обществе, которого он сам лишил их в глазах закона, согрешив перед той, кого все вокруг считали его женой. Пусть старший сын женится на наследнице, и тогда он сам сделает его главой всего семейства, наделив его властью и достоинством; пожалуй, лишь одно это желание ещё хоть как — то связывало графа с реальностью. До самого Форга ему не было почти никакого дела, но совесть мучила его воспоминаниями о жестокости к матери своего наследника. А ведь бывало он мучил её так, что я даже не осмеливаюсь об этом писать. Его жестокость была порождена гордыней себялюбия и самообожания, неистовых бесов, злобнее и яростнее которых не найдёшь даже в жадном пламени Молоха. Охваченный их безудержным безумием, он не только оскорблял её горькими и несправедливыми словами, но и терзал её несчастное тело. Посмотрим, приговаривал он про себя, что она готова вынести ради него! Теперь же в страшных опийных видениях её мучения представали перед ним во всём своём ужасе и жуткими голосами вопияли о праведном возмездии.

И хотя он всю жизнь непрестанно отвергал всякую возможность существования после смерти, последнее время его начало посещать странное и неотвязное чувство, что однажды ему снова предстоит встретиться с нею. Если так, то лучше заранее вооружиться каким — нибудь благим делом, совершённым ради неё для её детей!

Его совесть настолько омертвела и потеряла чувствительность к злу, что теперь для того, чтобы признать любое действие разумным или полезным, граф вовсе не считал необходимым совершать его в действительности; таков был один из ужасных законов его призрачного существования. Главное было представить себе, что всё уже сделано или будет сделано вскорости, и этого было довольно. В его мире притворство полностью заменило реальность, творения его собственного воображения вытеснили подлинное творение истинной Жизни, хотя даже свои фантастические бредни граф мог измышлять только благодаря ей и её живительной силе. Он оказался во власти бесплотных грёз, возникающих в его воспалённом мозгу, а кто знает, какие мерзости способна произвести на свет больная, недобрая душа, погружённая в болотную топь и призрачные фантазии? И кто правит всем этим хаосом, как не сам дьявол? Правда, сам он ничего творить не может, но руками сломленных и развращённых созданий способен совершать такие отвратительные и дикие дела, которые не сравнить ни с какими жестокостями неискупленного животного существования. Человеческое общество то и дело порождает подобные души; многие из них так и умирают в той же самой тьме, из которой возникли, но время от времени одна из них вырывается на свободу и ошеломляет широкую публику своей жуткой, зловещей гримасой. Однако на всеобщем обозрении они появляются редко, и потому люди часто либо не верят в их существование, либо полагают, что о таких вещах лучше не упоминать.

Но напугать такого человека, рассказав ему о том, что может ожидать в будущем его заброшенную и исковерканную душу, — значит хоть немного, но приблизить его к искуплению.

Донал спустился в классную комнату и увидел, что хотя занятия давно закончились, Дейви всё ещё сидит за партой и прилежно читает. При виде мальчика у Донала на глаза навернулись слёзы; ему показалось, что он сам только что вернулся из обители проклятых. Ещё через несколько минут вошла Арктура, и Донал почувствовал, что своды адского жилища рухнули, и чистая синева небесной вечности потоками хлынула на него сквозь обвалившийся купол.

— Я ходила навестить Софию, — объяснила Арктура.

— Очень рад это слышать, — ответил Донал. Сейчас ему казалось, что любые новости из внешнего мира людей, которых ещё можно было спасти, согреют ему душу, как летний ветер в ледяной пустыне.

— Да, — сказала Арктура. — Теперь я могу её навещать, потому что больше не боюсь её. По — моему, отчасти это из — за того, что теперь мне всё равно, что она обо мне думает. У неё больше нет надо мной власти.

— И не будет, — утвердительно кивнул Донал, — пока вы держитесь как можно ближе к Господу. С Ним вам не нужно, чтобы кто — нибудь наставлял вас на путь истинный, и вы уже никому не позволите сбить вас с пути. С Ним вам уже не нужны будут ни друзья, ни священники, ни церковь, хотя все они прекрасные помощники. Я и правда очень рад, потому что мне кажется, что я здесь долго не задержусь.