- А вам?
Она покачала головой.
Я спрятал бутылку под стол и вытянул ноги, чтобы не опрокинуть бутылку. Пришел Лешка. Он улыбался. Но, увидев меня вместе с Нюрой, перестал улыбаться. Вчера я ему сказал, что с Нюрой у меня все кончено. Я окликнул его. Он сделал вид, что не слышал, и пошел на другой конец стола. Нюра сказала:
- Я пью за тебя. — Она посмотрела мне прямо в глаза.
Я чокнулся и сказал:
- Нам надо поговорить.
Мы выпили. С другого конца стола раздался голос Васьки Блохина. Он говорил:
- Где-то была бутылка «цинандали».
Девушка с косами смотрела на меня. Потом перевела взгляд на Нюру. Я вынул из-под стола бутылку и быстро налил еще. Нюра отказалась. Девушка спросила:
- Вы всегда так делаете?
- Всегда, — сказал я и поставил бутылку на середину стола.
Кто-то дернул меня за плечо. Я увидел Женьку. Он наклонился ко мне:
- Ты не видел моих пластинок?
- Видел.
- А где они?
- Электрические?
- Они пропали, — сказал он и выбежал из красного уголка.
Там, где сидел Васька Блохин, было шумно. Все время смеялись. На нашем конце стола было тише. Все ели. Пирог был вкусный. Нюра положила мне еще. Я посмотрел на часы. Было двадцать пять минут десятого. Надо было идти, и надо было поговорить с Нюрой. Тянуть дальше было просто невозможно. Я сказал Нюре:
- Пойдем наверх.
Мы шли по лестнице.
- Ты сегодня очень интересный, — сказала Нюра, — даже красивый. Саша, дорогой, ты бы знал, как мне хорошо с тобой! А тебе?
Мне было безразлично. Мне даже было плохо, потому что надо было идти и надо было опять оправдываться перед Лешкой. Нюра ждала, я не знал, что сказать. Мимо нас пробежал Женька.
- Он потерял пластинки, — сказал я.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Нюра, мы должны серьезно поговорить.
Это я произнес уже на площадке нашего этажа. Она взглянула на меня как-то быстро и тревожно.
- Хорошо. Ты будешь здесь? Я сейчас приду.
- Нет, я буду в комнате.
Наша комната была открыта. Алексей Иванович еще утром говорил, что придет поздно, и я удивился, когда увидел его в зале. Я зажег свет и посмотрел в шкаф. Пальто Алексея Ивановича не было. Возле стола стоял один стул. Остальные стулья унесли в красный уголок. Я выдвинул стул из-за стола, чтобы Нюра увидела, куда ей сесть, а сам сел на кровать. Посмотрел на часы. Без десяти десять. Через десять минут я должен был уйти. Во что бы то ни стало. Я представил себе, как поднимусь по лестнице, как позвоню. Ира откроет и спросит: «А почему так поздно?» Она будет в том самом черном платье... Стукнула дверь. Вошла Нюра. В руках у нее были настольные часы. Я не знал, что мне делать. Я не знал, как поступить. Видимо, что-то было на моем лице, потому что Нюра спросила:
- Тебе нехорошо?
- У меня болит зуб, — сказал я и взялся за щеку.
- Это тебе, — сказала Нюра. — Я хочу, чтобы ты был самым лучшим. Я желаю тебе, Сашенька, чтобы ты стал великим изобретателем, чтобы ты окончил школу, чтобы у тебя никогда не было никаких неприятностей и чтобы ты прожил много лет. Теперь я тебя поцелую.
Нюра поставила часы на стол и дотронулась губами до моего виска.
- У тебя очень болит?
Я смотрел на пол.
- Нюра, нам надо поговорить. Ты сядь, пожалуйста.
В эту минуту опять дверь открылась и вбежал Женька.
- А у тебя я их не оставил? — спросил он. — Кто же это мог взять? Такие мировые записи.
Он постоял, потом посмотрел на меня, на Нюру и ушел. Я не смотрел на Нюру. Она села, и я увидел ее ноги. Туфли были все те же: большие, на толстом каблуке, и каблук слоями. Я никогда не видел в магазинах таких туфель. Может быть, она купила их на толкучке. Она опять спросила:
- У тебя очень болит?
- Очень. И я хочу сказать, что... Ты не обидишься?
- Говори.
- Пусть я лучше скажу тебе все, но это будет честно. И, если честно, это лучше.
- Говори.
Все слова перепутались у меня в голове. Я хотел сказать, но не мог. Я ненавидел себя. Она сказала:
- Я знаю, ты хочешь сказать, что не любишь меня. Ты это хочешь сказать?
- Да. Но только не совсем...
Из коридора доносились голоса и музыка. Нюра встала.
- Я это знала, Саша, — сказала она. — Просто мне было очень трудно без тебя. Даже невозможно. Но я привыкну...
И вдруг она разрыдалась. Она плакала навзрыд. Мне стало не по себе. Я взял ее за плечи. Она повернулась ко мне, сложила руки, прижала их к подбородку. Но губы ее дрожали, она кусала их, глаза сужались и были полны слез, а слезы текли по щекам, и в глазах было что-то очень хорошее и светлое, и очень много слез.
- Я больше не буду надоедать тебе, Саша, — выговорила она и вышла из комнаты. Я остался стоять. Раньше я бы побежал за ней. Теперь я стоял посредине комнаты и чувствовал, что внутри у меня образовалась пустота. И точно меня избили или я долго болел. Было пять минут одиннадцатого. Надо было идти. Я достал пальто. Надел пальто и погасил свет. Но не успел выйти, как вошел Лешка. Он спросил:
- Ты куда?
Я взял с тумбочки первую попавшуюся книгу.
- Мне книжку отнести надо.
- Ты играешь в жмурки?
- Я ни во что не играю.
Лешка захлопнул дверь, и мы оказались в темноте. Свет падал только с улицы. Квадрат света лежал на стене, и на Лешкино лицо тоже падал свет. Мы стояли друг против друга, и я видел по его глазам, что он может меня ударить. Я переложил книгу в левую руку. Лешка сказал:
