Домой - [21]

— Какого хера уставился? — Он даже не вынул зубочистку изо рта.

Фрэнк застыл. Большой подошел к нему и пихнул в грудь. Два раза. Фрэнк бросил банку с «Доктором Пеппером» и ударил его наотмашь. Тот, как и многие очень крупные люди, был не слишком подвижен и сразу упал. Фрэнк бросился на лежачего и стал бить по лицу с желанием вбить зубочистку ему в горло. Каждый удар доставлял ему острое и такое знакомое удовольствие. Фрэнк не мог и не хотел остановиться. Он продолжал молотить, хотя большой уже потерял сознание. Женщины расцепились и оттягивали его за ворот.

— Перестань! — кричали они. — Ты его убьешь. Отстань от него, сволочь.

Фрэнк остановился и посмотрел на спасительниц. Одна нагнулась и поддерживала голову лежачего. Другая вытирала у себя кровь из носа и звала его: «Сони. Сони. Ох, бедный». Потом опустилась на колени и пыталась оживить своего сутенера. Блузка у нее на спине была разорвана. Она была светло-желтая.

Фрэнк встал и, потирая костяшки, быстро, почти бегом пошел к поезду. Ремонтники то ли не заметили его, то ли не обратили на него внимания. В двери вагона проводник взглянул на его окровавленные руки и пыльную одежду, но ничего не сказал. К счастью, туалет был около входа, так что Фрэнк мог отдышаться и помыться прежде, чем идти по вагону. Потом он сидел и удивлялся своему дикому радостному возбуждению от драки. Оно было не таким, как ярость, с которой он убивал в Корее. Там эти приступы свирепости были бездумными, безадресными. Здесь же он с радостью истреблял конкретного человека. Хорошо, подумал он. Это может пригодиться, когда буду выручать сестру.

11

Ее взгляд. Ровный, всегда ожидающий. Не терпеливый, не безнадежный, но приостановившийся. Си. Исидра. Моя сестра. Теперь — вся моя семья. Когда ты это пишешь, знай: она была тенью почти всю мою жизнь, вечным присутствием своим отмечавшая ее отсутствие или, может быть, мое. Кто я без нее, без этой недокормленной девочки с печальными, ждущими глазами? Как она дрожала, когда мы прятались от копателей. Я закрыл ей лицо, глаза, чтобы она не увидела ноги, торчащей из могилы.

В письме говорилось: «Она умрет». Я оттащил Майка в укрытие и отгонял птиц, но он все равно умер. Я час держал его, говорил с ним, но он все равно умер. Я останавливал кровь, вытекавшую из того места, где у Стаффа была рука. Я нашел ее метрах в семи и дал ему, на случай, если попробуют пришить. Он все равно умер. Больше никого я не спасал. Больше не смотрел, как умирают рядом со мной люди. Больше никогда.

И как сестра умирает, не буду. Ни за что.

Ош была первым человеком, за которого я был в ответе. Где-то в глубине ее жил тайный образ меня самого — хорошего и сильного меня, — связанный с теми конями и похоронами неизвестного человека. Охранял ее, нашел в густой траве дорогу оттуда, ничего не боялся — ни змей, ни бешеных стариков. Думаю: то, что мне это удалось тогда, не стало ли зерном всего дальнейшего? В моей мальчишеской душе я чувствовал себя героем и знал, что, если они нас найдут или тронут ее, — убью.

12

Фрэнк шел по Оберн-стрит от вокзала на Уолнат. Парикмахер, повар в баре, женщина по имени Тельма — в конце концов, он выяснил марку автомобиля и имя таксиста без лицензии, который мог довезти его до пригорода, где работала Си. Приехал он поздно из-за стоянки под Чаттанугой и целый день ходил по Оберн-стрит, собирая информацию. А теперь было уже поздно. Шофер появится на своем месте только завтра ранним утром. Фрэнк решил где-нибудь поесть, походить еще немного, а потом поискать ночлег.

Он бродил до сумерек, и, когда направлялся к гостинице «Роял», на него напали молодые начинающие гангстеры.

Атланта ему нравилась. В отличие от Чикаго, темп жизни здесь был человеческий. В этом городе время было. Время, чтобы не спеша скрутить сигаретку, чтобы разглядывать фрукты глазом ювелира. А старикам — собираться перед магазином и ничего не делать, только смотреть, как проплывают мимо них мечты: роскошные лимузины преступников и женщины с егозливыми задами. Время, чтобы давать друг другу советы, молиться друг за друга, строго наставлять чад в сотнях церквей. Расположившись к городу, довольный, он потерял бдительность. У него было много грустных воспоминаний, но последние двое суток — ни призраков, ни кошмаров, и по утрам требовалась не алкогольная встряска, как прежде, а тянуло на черный кофе. Поэтому ночью в ожидании левого такси он шел по городским улицам к гостинице и глазел по сторонам. Если бы он был настороже, а не предавался мечтаниям, то услышал бы топоток кед и шумное дыхание, почуял бы запах косяка и сивухи — запашок дрожливых мальцов, смелых только в кодле. Не на войне, на игровой площадке. У входа в переулок.

Но он прозевал, и двое из пятерых шпаненков схватили его сзади за руки. Одному он топнул каблуком по ступне и, пока тот падал с воплем, развернулся и локтем сломал другому челюсть. Но тут кто-то из оставшихся трех ударил его трубой по голове. Фрэнк упал и в помутнении от боли почувствовал, как обыскивают его тело, и услышал шаги убегавших — кого-то среди них хромого. Он пополз по улице и сидел у стены, в темноте, пока не прояснилось зрение.