Домой - [5]

Гурьев похолодел. В зрачках марсианина вспыхнул огонь глаза его глянули в душу Гурьева, в мозг, в глубины сознания. Под этим взглядом Гурьев затрепетал, как осенний лист.

- То же сделаем с вами! - повторил марсианин. - Не убьем, не искалечим, не бойтесь. Выставим вас - домой!

Слово прозвучало в голове Гурьева как удар грома.

- Домой! - повторил марсианин и тряхнул перед лицом Гурьева, пальцами, будто стряхивал с них грязь или брызги воды.

Гурьев попятился от него и так - пятясь, нащупывая ногами почву, - пошел к дороге. И по дороге он шел, пятясь, пока марсианина и экскурсантов не скрыли от него скалы. Здесь Гурьев обернулся и побежал к вездеходу. Что-то творилось в его мозгу. Нет, он не чувствовал боли, страха, паники, но и ничего другого он не чувствовал и не воспринимал: ни гелиограф ему не нужен, ни письма Сокольникову он не повезет. Одна мысль, желание горело в нем, застилая, отодвигая все другое: домой!

С этой мыслью он добежал до вездехода, прыгнул в люк и захлопнул дверь. Дал газ, на полной скорости развернул машину и ринулся с холма по дороге, вниз. Замелькали спуски, подъемы, пустыня по обеим сторонам дороги, Гурьев нажимал на педаль акселератора, прибавляя газ, ерзал от нетерпения на сиденье. Ему казалось, что машина ползет как черепаха. Быстрее! Он тряс рычаги управления, поглядывал на спидометр стрелка дошла до упора. Быстрее!.. Гурьев скреб рукавицей смотровое стекло скафандра, не понимая, что этого сделать нельзя, но пытаясь растереть по лицу слезы умиления, нетерпения, стонал сквозь стиснутые до боли зубы: "Домой!.."

Едва не проскочил поворот, но свернул, скребнув гусеницами по вечной дороге, погнал машину по целине, поднимая за собой шлейф пыли. Возле гаража затормозил на полном ходу машина несколько метров проползла юзом. В кессоне он топтался от нетерпения, ожидая, пока компрессоры наполнят камеру воздухом. Ворвался в помещение базы, кинулся к своему чемодану, стал совать в него костюмы, галстуки. То же делали Степанов, Берзари и Базилевич - собирали пожитки, совали их в рюкзаки. Степанов запихивал в портфель ночную сорочку. "Домой! Домой!" - бормотал он при этом. Документация из портфеля была вышвырнута, Степанов топтался по цифровым выкладкам, чертежам. Берзари и Базилевич отпихивали ногами связки бутонов, о которых час тому назад говорили, что их надо отправить на Землю детям. Беспрерывно звонил телефон, на него никто не обращал внимания. Звонки действовали на нервы, и, оторвавшись на секунду от чемодана, Гурьев схватил трубку. Звонили из соседнего американского сектора. "Go home, - орал кто-то. - Домой!"

"У них - то же..." - Гурьев отшвырнул трубку, защелкнул на чемодане замок.

Наконец все четверо оказались в кессоне - Гурьев, Степанов, Бернари и Базилевич. Не закрыв за собой дверь, кинулись к вездеходу. В машине немного успокоились. По дороге захватили Сидорова, заехали за Сокольниковым,- не по дороге, гнали по целине. В машину набилось десять человек при норме в шесть.

- На космодром!

На космодроме царило столпотворение: люди бегали, суетились, натыкались друг на друга, тащили что-то в грузовые люки кораблей, выбрасывали что-то оттуда - как муравьи. "Домой!" - слышалось в шлемофоне у Гурьева, то же, наверно, слышалось в других шлемофонах. Не отдавая себе отчета, Гурьев включился Е работу, которую делали все: начал таскать в корабль ящики с продовольствием, с медикаментами, с приборами, которые вчера были выгружены с кораблей, предназначены для работающих на Марсе. Наоборот, из люков Гурьев выбрасывал мешки с образцами марсианских горных пород, коллекции флоры, слитки кадмия, пакеты с какими-то сводками, ареографическими картами. Гурьев вошел в раж и, как все кругом, кричал в непонятном восторге:

- Домой!

Со стороны пустыни, поднимая тучи песка и пыли, подходили другие машины - трехосные "роверы", оранжевые французские вездеходы. Люди спрыгивали на ходу, бежали к кораблям. Включались в работу: земное грузили в корабли, марсианское выбрасывали из люков.

- Домой!..

Суета улеглась, когда все выбились из сил и когда в скафандрах подошел к концу запас воздуха. Последовала команда подняться в корабли, задраить люки.

Без сигнала, без отчета времени корабли один за другим стартовали с Марса.

Вовремя. Уже не видел никто, как вспучилась керамитовая броня космодрома, стянулась горбом и опала, превратившись в красную пыль. Никто не видел, как рухнули стены базы, наблюдательных пунктов, кадмиевого завода, как затянулись шрамы карьеров, стерлись в пустыне следы машин.

Позже, когда в кораблях люди пришли в себя, они увидели, что нет ни одного камня с красной планеты, а только пыль; чертежи, карты Марса, сводки - вся документация выцвела на бумаге. Беглецы поняли, какая постигла их катастрофа. Поняли, что не так просто осваивать чужие миры, хозяйничать в них и считать себя первыми - что уж говорить о Вселенной, первые ли мы в Солнечной системе?

Корабли управлялись автопилотами. Очень долго люди не могли оправиться от потрясения. Уже не было крика "Домой!", исчез общий психоз, но мало кто мог взглянуть другому в глаза. И мало у кого было желание глянуть, как уходила, уходила назад красная звездочка: таинственная чужая планета - еще в древности названная именем грозного бога.