Доминик - [80]

Шрифт
Интервал

– А что если так оно и есть? – сказал я.

– Я склонен думать то же самое, но обойду этот предмет молчанием, так же как и многие другие. Не подобает дезертиру бросать тень на бесчисленных храбрецов, продолжающих биться там, где он не сумел выстоять.

Впрочем, речь идет обо мне, только обо мне одном, и, чтобы покончить с главным лицом этой истории, я скажу вам, что жизнь моя только начинается. Начать никогда не поздно: сколько бы времени ни требовало дело, подать добрый пример недолго. Я люблю землю и знаю ее – не бог весть какое притязание, будьте ко мне снисходительны. Свои поля я сумею возделать лучше, чем свой ум, с меньшими издержками, с меньшими тревогами и с большим толком, к вящей выгоде моих ближних. Я чуть было не примешал неизбежную прозаичность, свойственную всем заурядным натурам, к творческому труду, который не терпит ничего низменного. Теперь, чтобы потешить ум, еще не истощивший своих возможностей, мне будет дозволено добавить каплю воображения в эту добрую прозу земледелия и…

Он искал слова, которое без лишнего пафоса выразило бы истинный смысл его нового дела.

– И благотворительности? – подсказал я.

– Пусть хоть так, – отвечал он, – но это относится только к госпоже де Брэй, эти заботы она все взяла на себя.

В этот миг появилась сама госпожа де Брэй, ведя запыхавшихся и вспотевших детей. На мгновенье наступила полная тишина, как в конце симфонии, которая завершается рядом замирающих аккордов; слышались только голоса сидевших на ветках дроздов, они тихонько щебетали, но больше не пересмеивались.

Спустя день-другой после этого разговора, позволившего мне проникнуть во внутренний мир человека, истинное своеобразие которого состояло в том, что он неотступно следовал древнему правилу «познай самого себя», – во дворе усадьбы Осиновая Роща остановилась почтовая карета.

Из кареты вышел человек с коротко обстриженными редеющими седыми волосами, маленький, нервный, явно незаурядный и занятый важными делами даже в пути, судя по всему его виду, мине, повадкам, четкости движений; одет он был, впрочем, превосходно, и в этом также сказывались привычки человека с именем, весом, положением в обществе. Он окинул живым взглядом обращенную к нему часть дома, террасу, увитую виноградом, уголок парка, затем поднял глаза к башенкам и повернул голову, чтобы увидеть слуховые оконца прежнего жилья Доминика.

Доминик вышел на террасу, они узнали друг друга.

– О, мой добрый друг, какая неожиданная радость! – проговорил Доминик, спеша навстречу гостю и сердечно протягивая ему обе руки.

– Здравствуйте, де Брэй, – отвечал тот, и в голосе его чувствовались прямота и искренность человека, уст которого никогда не пятнала ложь.

То был Огюстен.


Еще от автора Эжен Фромантен
Старые мастера

Книга написана французским художником и писателем Эженом Фромантеном (1820–1876) на основе впечатлений от посещения художественных собраний Бельгии и Голландии. В книге, ставшей блестящим образцом искусствоведческой прозы XIX века, тонко и многосторонне анализируется творчество живописцев северной школы — Яна ван Эйка, Мемлинга, Рубенса, Рембрандта, «малых голландцев». В книге около 30 цветных иллюстраций.Для специалистов и любителей изобразительного искусства.


Одно лето в Сахаре

Книга представляет собой путевой дневник писателя, художника и искусствоведа Эжена Фромантена (1820–1876), адресованный другу. Автор описывает свое путешествие из Медеа в Лагуат. Для произведения характерно образное описание ландшафта, населенных пунктов и климатических условий Сахары.


Сахара и Сахель

В однотомник путевых дневников известного французского писателя, художника и искусствоведа Эжена Фромантена (1820–1876) вошли две его книги — «Одно лето в Сахаре» и «Год в Сахеле». Основной материал для своих книг Фромантен собрал в 1852–1853 гг., когда ему удалось побывать в тех районах Алжира, которые до него не посещал ни один художник-европеец. Литературное мастерство Фромантена, получившее у него на родине высокую оценку таких авторитетов, как Теофиль Готье и Жорж Санд, в не меньшей степени, чем его искусство живописца-ориенталиста, продолжателя традиций великого Эжена Делакруа, обеспечило ему видное место в культуре Франции прошлого столетия. Книга иллюстрирована репродукциями с картин и рисунков Э. Фромантена.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Незримый мир. Призраки, полтергейст, неприкаянные души

Белая и Серая леди, дамы в красном и черном, призрачные лорды и епископы, короли и королевы — истории о привидениях знакомы нам по романам, леденящим душу фильмам ужасов, легендам и сказкам. Но однажды все эти сущности сходят с экранов и врываются в мир живых. Бесплотные тени, души умерших, незримые стражи и злые духи. Спасители и дорожные фантомы, призрачные воинства и духи старых кладбищ — кто они? И кем были когда-то?..


Затейник

Человек-зверь, словно восставший из преисподней, сеет смерть в одном из бразильских городов. Колоссальные усилия, мужество и смекалку проявляют специалисты по нечистой силе международного класса из Скотланд-Ярда Джон Синклер и инспектор Сьюко, чтобы прекратить кровавые превращения Затейника.


Большой Мольн

«Большой Мольн» (1913) — шедевр французской литературы. Верность себе, благородство помыслов и порывов юности, романтическое восприятие бытия были и останутся, без сомнения, спутниками расцветающей жизни. А без умения жертвовать собой во имя исповедуемых тобой идеалов невозможна и подлинная нежность — основа основ взаимоотношений между людьми. Такие принципы не могут не иметь налета сентиментальности, но разве без нее возможна не только в литературе, но и в жизни несчастная любовь, вынужденная разлука с возлюбленным.