Домик в Коломне - [31]

Понимал ли Пушкин опасность такой работы? Еще как понимал!

Тогда блажен, кто крепко слово правит

И держит мысль на привязи свою,

Кто в сердце усыпляет или давит

Мгновенно прошипевшую змею;

(Октава 26)

По словарю Даля, «изверг» тот, кто заслуживает быть изверженным из общества. Вот почему Пушкин в «Домике в Коломне» не болтлив, мысль держит на привязи, а когда «непонимающие» щадят его самолюбие, он не сердится и молчит. Поразительно в этих строчках еще и то, что в них Пушкин поднимается в вопросах управления мыслью до уровня индийских махатм. В Индии говорят: "Нужно помнить, что мысль, как это ни покажется странным, — живое существо со своим характером, привычками, капризами. Так, например, она не любит, чтобы разбирали механику ее. Тогда она перестает быть таинственной, неосязаемой, невидимой, а лишь при этих условиях она и может воздействовать на нас. Вот почему мелочам, мыслям, скребущим сердце, надо уметь сказать, как некогда в детстве надоевшим кошкам: «Брысь!»

Уровень медитации целиком зависит от воспитания мысли. Нужно учить ее (а это далеко не просто) искусcтву непрестанного и непрерывного восхождения" (Ист.46, с.11).

Прекрасно зная историческое прошлое России, великий мастер художественного слова обладал способностью проникать в ее будущее («Я воды Леты пью» — октава 26). В этих словах ответ «большому знатоку современного масонства» Н.Берберовой, которая с самоуверенностью, присущей бездумному солдату мафии, «вещает»: «И Пушкина в XXI веке никто читать не будет, как французы не читают дивных поэтов XVI века» («Книжное обозрение», 35, сент. 1989 г.). Правда, сама она честно призналась, что не брала Пушкина в руки лет 40. А если бы взяла, то может и поняла бы разницу, которая существует меж французскими поэтами и Пушкиным.

«Некто у нас сказал, что французская словесность родилась в передней. Это слово было повторено и во французских журналах и замечено как жалкое мнение (opinion deplorable). Это не мнение, но истина историческая…: Марот был камердинером Франциска I-го, Мольер — камердинером Людовика XIV; Буало, Расин и Вольтер (особенно Вольтер), конечно, дошли до гостинной, но все-таки через переднюю. Об новейших поэтах и говорить нечего: они, конечно, на площади, с чем их и поздравляем. Влияние, которое французские писатели произвели на общество, должно приписать их старанию приноравливаться к господствующему вкусу, к мнениям публики. Замечательно, что ни один из известных французских поэтов не выезжал из Парижа. Вольтер, изгнанный из столицы тайным указом Людовика XV, полушутливым, полуважным тоном советует писателям оставаться в Париже, если дорожат они покровительством Аполлона и бога вкуса.»

«Публика (о которой Шамфор спрашивал так забавно: сколько нужно глупцов, чтобы составить публику?) — невежественная публика была единственною руководительницею и образовательницею писателей. Когда писатели перестали толпиться по передним вельмож, они (писатели) обратились к народу, лаская его любимые мнения, или фиглярствуя независимостью и странностями, но с одною целью: выманить себе репутацию или деньги. В них нет и не было бескорыстной любви к искусству и к изящному: жалкий народ!» (Ист.2, с.376-377).

Кого-то из современных наших поэтов-перестройщиков мне напоминают эти меткие характеристики Пушкина, данные французским поэтам — вдохновителям Великой Французской революции.

«Специалистка по масонству» может возразить: «Фи! это же проза! А я говорила о стихах». Можно и в стихах:

Новейшие врали вралей старинных стоят —

И слишком уж меня их бредни беспокоят.

Ужели все молчать да слушать? О беда!…

Нет, все им выскажу однажды завсегда!

О вы, которые, восчуствовав отвагу,

Хватаете перо, мараете бумагу,

Тисненью предавать труды свои спеша,

Постойте — наперед узнайте, чем душа

У вас исполнена — прямым ли вдохновеньем

Иль необдуманным одним поползновеньем,

И чешется у вас рука по пустякам,

Иль вам не верят в долг, а деньги нужны вам.

Не лучше ль стало б вам с надеждою смиренной

Заняться службою гражданской иль военной,

С хваленым Жуковым табачный торг завесть

И снискивать в труде себе барыш и честь,

Чем объявления совать во все журналы,

Вельможе пошлые кропая мадригалы,

Над меньшей собратьей в поту лица острясь,

Иль выше мнения отважно вознесясь,

С оплошной публики (как некие писаки)

Подписку собирать — на будущие враки…

«Французских рифмачей суровый судия…»

(Ист.34, с.270).

Полагаю, что подобные стихи будут долго читать в России, по крайней мере, до тех пор, пока «новейшие врали», чье место за винным или табачным прилавком за пределами России, не переведутся в нашей литературе.

Однако последуем совету Пушкина и пока оставим эту тему, хотя она и сейчас не менее актуальна, чем в 30-е годы прошлого столетия.

Ведь нынче время споров, брани бурной;

Друг на друга словесники идут,

Друг друга режут и друг друга губят,

И хором про свои победы трубят!

Очень современно! А ведь это 16-я октава «предисловия» «Домика в Коломне».

3. НО ДОЧЬ БЫЛА, ЕЙ-ЕЙ, ПРЕКРАСНАЯ ДЕВИЦА.

Народ — главное действующее лицо истории. Отношение Пушкина к нему — любовное.