Поезд набирал ход.
Вскоре в окне вагона замелькали портовые огни Або.
— Я пройду в конец вагона и буду идти сзади него, а ты выходи вперед, — распорядился «недремлющий». — Да смотри в оба: прозеваешь, голову оторвут.
«Недремлющий» прошелся по коридору и бросил взгляд в знакомое купе. Пожилой швед снимал с полки корзины, баулы, саквояжи. Его жена водрузила себе на голову шляпу и прикалывала ее огромной булавкой к волосам. Супруги загородили все купе, и шпик не сразу смог разглядеть своего поднадзорного. Он прошел дальше по коридору и, возвращаясь обратно, вновь заглянул в купе и тут обнаружил, что его не видно. Что за оказия? Предчувствуя что-то неладное, шпик рванул дверь в купе, грубо отстранил супругов и почти ткнулся носом в пустое кресло у окна. К ужасу своему, он понял, что его в купе нет…
На столе лежало раскрытое пароходное расписание Або — Стокгольм. «Недремлющий» тронул пальцами оконное стекло — стекло было на месте.
Филер метнулся к себе в купе.
— Его там нет, — только и мог он произнести.
Оба шпика ринулись в тамбур.
Проход в другой вагон был закрыт, об этом они позаботились раньше, чтобы поднадзорный не мог пройти в другие вагоны на ходу поезда.
«Недремлющий» выглянул с площадки наружу.
Мимо проносились деревья, телеграфные столбы. Ледяной ветер со снегом хлестал в лицо.
«Матерь пресвятая богородица, куда же он девался?»
Расталкивая пассажиров, «недремлющий» ворвался в злополучное купе.
— Где русский? — крикнул он в лицо оторопевшему шведу. — Вы с ним заодно?
Он готов был избить этого толстого шведа, не желавшего понимать по-русски.
— Мин готт! Что случилось? — восклицала перепуганная дама.
— Успокойся, дорогая, это, наверное, русский сыщик принимает нас за революционеров.
— Возмутительно! — ответила жена.
Филеры вошли к себе в купе, и «недремлющий» посмотрел на напарника ненавидящими глазами…
Курносый паровоз, распушив пары, пыхтя и отдуваясь, подходил к станции Або.
В этот день сестры Винстен сели обедать, как всегда, в два часа. Стол был сервирован по-преж-нему, меню было обычное для пятницы: гороховый суп, красная рыба с картофельным пюре. Размеренная жизнь в пансионе текла своим чередом, но сестрам было необыкновенно грустно.
Вот уже несколько дней, как инженер Петров уехал, а каждый день разговор за обедом почему-то возникает только о нем.
— Помнишь, Анна, как он старательно заучивал шведские слова и никак не мог правильно произнести шю[4] и как смеялся сам над своим произношением?
— Смеялся звонко и очень весело. Так могут смеяться только хорошие люди, — отозвалась Анна. — А как тонко он понимал музыку! Я уверена, что он и сам неплохо музицирует. Помнишь неправильные глаголы? Когда я увидела русского полицейского, у меня от страха похолодели руки и замерло сердце, а он говорит: «Неправильный глагол — ершрекен». Сказал таким тоном, мол, бояться нечего, и глаза стали хитрыми-хитрыми. У меня и страх прошел.
— Очень милая у инженера Петрова жена, наверно, они теперьвместе, — задумчиво произнесла Сонни. — Помнишь, мы не хотели ее впускать?
— Ну, уж здесь виноват сам господин Петров, — перебила сестру Анна. — Ты ведь отлично помнишь, что он предупредил нас о том, что к нему во вторник приедет товарищ. Он не сказал — жена, он сказал — камрад. А фру Петрова приехала в понедельник. Хорошо, что у нас были сахарные крендельки, они ей очень понравились.
И сестры вспоминали, вспоминали без конца…
Сонни в который уже раз пересказывала сестре, как в тот вечер к инженеру Петрову пришел смешной и милый человек в очках, с необычайно высоким лбом и удлиненной головой. Он приходил к нему и раньше, но всегда со связкой книг и подолгу засиживался. В этот раз пробыл несколько минут. После его ухода инженер Петров сказал, что ему нужно отлучиться по срочным делам. Когда Анна вернулась из города с покупками, квартиранта уже не было. К ночи он тоже не вернулся. Не возвратился и на следующий день. Сестры очень беспокоились, но в сумерках второго дня снова пришел человек в очках, передал сердечный привет от инженера Петрова, принес шестьдесят марок за квартиру…
— Шестьдесят марок и пятьдесят пенни, — уточнила Анна…
Наутро сестры наводили порядок в комнате инженера Петрова. Сонни открыла шкаф и ахнула: на вешалке висела аккуратнорасправленная люстриновая куртка, в которой квартирант всегда работал. Сонни взяла ее в руки. Куртка хранила на себе складки на сгибах рукавов, на локте была аккуратно вшитая заплатка и одна пуговица больше других — видно, ее случайно подобрали вместо потерянной.
Сестры были очень огорчены. Как же теперь вернуть инженеру Петрову его куртку?
— Может, дать объявление в газетах? — предложила Сонни, но Анна строго заметила, что Сонни совсем ещелегкомысленное дитя: такое объявление может ему только повредить.
Решили спрятать куртку в сундук. Инженер Петров обнаружит пропажу и приедет за ней или при случае кого-нибудь пришлет.
В комнате оставалась груда газет — сестры целый вечер топили ими печку. Анна, прежде чем бросить газету в огонь, бегло просматривала энергично отчеркнутые инженером Петровым на полях газеты строчки, многочисленные значки «нота бене», вопросительные и восклицательные знаки, и ей становилось понятно, на чьей стороне симпатии инженера Петрова и против кого направлены иронически звучащие «Сик!!». Газетные статьи говорили о самоотверженной борьбе русских рабочих против самодержавия и о жестоком терроре царизма, направленном против революционеров. Теперь Анна не могла пройти мимо киоска, чтобы не купить газеты. Это стало привычкой. Как-то само собой получилось, что, пока инженер Петров квартировал в пансионе, жизнь сестер была заполнена, с ним было беспокойно, но интересно, а теперь спокойная, размеренная жизнь стала пустой и незначительной.
