Домик на окраине. Зайнаб-биби - [19]

Вначале, когда он взял слово, я обрадовался, но, услышав, как неправильно истолковывает он мои слова, рассердился.

«Докладчик сказал, что в редакции работают семь человек. Так неужели же семь грамотных толковых парней не знают, что им надо делать? Неужели сами не могут разобраться, кого надо похвалить, а кого покритиковать? — продолжал Ахрор, горячо жестикулируя. — Он еще сказал, что газета, мол, зеркало общественного мнения. Но если это зеркало, то почему оно не отражает нашей жизни? Почему в газете не пишут, что мы думаем о нашем базаре, о бане, о Доме колхозников или, скажем, об этом самом клубе, в котором мы с вами сидим? Колхозный базар в руках спекулянтов. А что касается Дома колхозников, то над ним даже обезьяны посмеются. Да что там говорить! Писать, что ли, не о чем стало? Слава богу, есть о чем писать. И если газета — зеркало, то пусть она зеркалом и будет. А оберточной бумаги у нас и без нее много».

Я разволновался, хотел сразу же ответить, да заведующий отделом пропаганды не дал слова, говорит:

«Чего кипятишься? Ты лучше успокойся да подумай над тем, что он говорит. Выступает он, правда, резко, но в основном правильно».

Ну, а потом я и сам, честно говоря, был рад, что сгоряча не наговорил лишнего. После выступления дядюшки Ахрора, как мы обычно пишем в газете, прения разгорелись, и конференция прошла на высоком идейном уровне. Так что вы уж не говорите, что я этого Ахрора не знаю. Знаю я его, и не хуже, чем вы.

Все это вспомнилось мне, когда я стоял на хлопковом пункте и обдумывал план будущей статьи. А вокруг кипела работа. Транспортеры плавно несли вверх на огромные бунты канары с хлопком, у машин, у весов, на бунтах с хлопком — всюду работали люди. А между ними уверенно ходил дядюшка Ахрор и отдавал распоряжения. Его громкий бодрый голос раздавался в самых различных уголках хлопкового пункта.

— Нет, нет, такой хлопок не принимайте. Пусть сначала высушат, а потом везут. Вы скажите этим пройдохам, что у нас здесь не сушилка.

— Эй, парень, у тебя что, уши заложило, что ли? Сколько раз я тебе говорил, чтобы не наваливал так высоко. Захочешь потом вилами разровнять, да и полетишь вниз. Что я тогда твоей жене скажу, а?

— Вот так, братец, так и работай. Это совсем другое дело. Молодец.

Глядя на дядюшку Ахрора, я подумал, насколько он прав, что не сидит на пенсии. Разве ему, с его энергией, с его молодым сердцем, усидеть дома без дела?

Забавная штука жизнь. Один в пятьдесят лет уже старик, а другому и в семьдесят молодой позавидует, столько в нем еще энергии, любви к жизни, страстной заинтересованности во всем. Почему это так получается? От кого или от чего зависит полноценность человеческой жизни? Каким топливом поддерживается жар человеческого сердца?

Откуда-то из-за бунтов послышался смех. Я пошел туда. Там у транспортера толпились рабочие, а наверху несколько человек, лежа у самого края бунта, смотрели вниз. Все весело смеялись.

Около транспортера стоял молодой паренек, низко опустив голову, и что-то чертил носком ботинка по земле.

— Так, значит, в кармане тюбетейки осталась? — толкнул парня в бок рабочий, которого все звали Али.

Все снова засмеялись. Один из стоящих рядом со мной рабочих рассказал мне, в чем дело. Оказывается, парнишка, над которым смеются, новый рабочий. Три дня назад приехал он из колхоза работать на пункте. Поставили его на самую простую работу — грузить на транспортер канары с хлопком. А тут Али приказал ему сбегать к воротам и принести от охраны «образчик тени».

Парень по простоте своей не стал раздумывать, а бросился исполнять приказание. Сторож сообразил, в чем дело, и с самым серьезным видом ответил, что дать сейчас не может, потому что оставил образчик дома, в кармане тюбетейки. Парень так и передал Али. Вот теперь над ним все и смеются.

Я сначала увидел в этой шутке насмешку над простодушным юнцом, но потом понял, что шутка совершенно безобидная.

— Теперь ты, малый, — рабочий класс. Понял? И ты свою бестолковщину брось, она рабочему человеку не к лицу, — строго сказал кто-то.

Подошел дядюшка Архор. Узнав, что случилось, он только улыбнулся.

— Ну ладно, соколы, делу время — потехе час. Посмеялись — и будет, пора за работу.

Скоро раздался звонок на обеденный перерыв. Я успел уже собрать все нужные сведения, попрощался с дядюшкой Ахрором и собирался уходить. Меня окликнул с бунта этот самый остряк Али.

— Эй, учитель, поднимайтесь к нам!

Я попытался отговориться отсутствием времени, но он, не слушая возражений, перетащил ко мне лестницу, и я волей-неволей должен был полезть наверх.

Там, расстелив пустые канары, сидел Али с каким-то парнем. Оба они с аппетитом уплетали огромный арбуз. Я был голоден и, не ломаясь, присоединился к ним. Ради гостя они расстелили сверх канара чистую бумагу и разложили передо мной куски белой тонкой лепешки и большие аппетитные ломти арбуза. Лепешка была свежей и вкусной, а сладкий спелый арбуз так и таял во рту. Казалось, все складывалось чудесно.

Но мне, видно, на роду были написаны в тот день неприятности.

Откуда-то появился дядюшка Архор. Его пригласили к дастархану.