Домик на краю земли - [21]

Я уже оставил надежду, когда совершенно неожиданно подоспела помощь. Как выяснилось, мой приятель Билл Элдридж, когда дежурил на наблюдательной вышке, стал свидетелем начала этой истории.

Утром он снова обратил внимание на олениху, продолжавшую стоять посреди болота. Вся команда станции проявила сочувствие к животному. Заметив, что несчастное создание сражается за свою жизнь посреди протоки, трое служащих бросились ему на помощь в маленькой лодке, растолкали веслами льдины и провели олениху к берегу. Когда она вышла на сухое место, то едва стояла на ногах, все время падала, так ослабела. В конце концов она сумела подняться, укрепилась на ногах, а затем скрылась в сосняке.

3

Я хочу рассказать об ужасном норд-осте, бушевавшем 19 и 20 февраля. Говорят, это был самый жестокий шторм, обрушившийся на Кейп-Код с той поры, когда в 1898 году пошел ко дну «Портленд» вместе со всем экипажем.

Он начался после полуночи, и барометр едва успел предупредить о его приближении. В полдень я добрался до станции Нозет, разыскал Билла Элдриджа, находившегося на дежурстве, и попросил разбудить меня во время полуночного обхода. «Не смущайся, если не увидишь света в окне, — сказал я, — все равно заходи и буди. Немного пройдемся». Я частенько сопровождал патрульных во время обходов, потому что люблю ночные прогулки по пляжу.

Вскоре после полуночи Билл постучался в дверь, однако я не встал с постели, потому что порядочно намотался за день, таская плавник. Я разговаривал с приятелем, сидя в кровати, при свете камина. С тех пор как начались заморозки, я на ночь стал совать в камин целые большие поленья, рассчитывая, что они будут тлеть до утра. Обычно же я позволял пламени утихнуть на собственном ложе из пепла, потому что сплю очень чутко и любое потрескивание огня способно разбудить меня.

Жизнь среди природы обостряет чувства, а одиночество вырабатывает некоторую настороженность.

Патрульный стоял у кирпичного камина, опираясь локтем о его полку. В полумраке комнаты я с трудом различал очертания его фигуры, одетой с головы до ног в темное.

«Дует, — сказал он. — Кажется, будет норд-ост». Я извинился за свою леность, сославшись на усталость. После короткого обмена фразами Билл сказал, что ему пора двигаться, и вернулся на пляж. Прежде чем он успел скрыться за склоном дюны, я заметил вспышку его фонаря.

Я проснулся утром под завывание ветра и шум косого дождя со снегом, барабанившего в мои восточные окна. Норд-ост, заряженный мокрым снегом, набросился на Кейп-Код со стороны разъяренного океана, и отлив сражался с ураганом, работавшим перпендикулярно берегу Унылая пустота пляжа выглядела во много раз ужаснее в пенном, неистовом обрамлении шторма. Мокрый снег несся со скоростью косого дождя. Я раздул огонь, оделся и вышел, пряча лицо за поднятый воротник куртки. Затем я принялся таскать дрова в дом, корзину за корзиной, пока угол моей комнаты не превратился в дровяной склад, затем собрал постель, набросил на кушетку новое мексиканское одеяло, зажег керосинку и приготовил завтрак: яблоко, овсянку, хлебец, поджаренный на каминной решетке, вареное яйцо и кофе.

Мокрый снег шел не переставая, его атаки сопровождались завываниями. Я слышал, как ахает по крыше, стенам и стеклам. Внутри комнаты пламя камина боролось с тусклым, вымученным дневным полумраком. Я не переставал думать о рыбацком суденышке — тридцатифутовом тральщике, ставшем на якорь в двух милях от «Полубака» еще прошлым вечером. Пытался отыскать посудину с помощью бинокля, однако разглядеть ее сквозь шторм так и не удалось.

Просвистев над дюнами, шторм уносился над вересковыми зарослями дальше на запад. Острова на болотах стали буро-коричневыми; взбаламученные протоки словно налились свинцом; злобные волны разбивались о берега пустынных островов, раздраженно подбрасывая вверх хлопья безвольной пены. Сцена холодного гневного уныния.

Я весь день не покидал дома, поддерживая пламя в камине и наблюдая за происходящим из окон. Время от времени я все же выходил за дверь для того, чтобы убедиться, что «Полубак» стоит надежно. Одновременно я сквозь сплошную завесу непогоды вглядывался в море.

На милю от берега, то есть настолько, насколько хватает глаз, подстегиваемая ветром, насыщенным мокрым снегом, Северная Атлантика билась в конвульсиях стихийной злобы. Длинные параллельные полосы бурунов рассыпались разом, образуя зоны сплошного кипения. Слышался непрерывный гул, хлюпающие всплески кипящей воды и пронзительное скрежетание; высокий фальцет ветра вплетался в этот акустический хаос. Мощные буруны прорывались далеко вверх по песку, словно символизируя слепое насилие и несокрушимую дикую волю. Тьма сгустилась довольно рано. Я отгородился ставнями от грохочущего мира, оставив незатемненным только одно окно, выходящее в сторону, противоположную берегу.

С наступлением ночи шторм усилился: скорость ветра достигла семидесяти — восьмидесяти миль в час. Как мне рассказали позднее, мои друзья на материке забеспокоились. Они потеряли из виду огонек моих окон — светильник, обыкновенную керосиновую лампу, которая обычно стояла на столе у окна. Однако в ночь урагана это окно было закрыто ставнями. Кто-то потом рассказывал, что в течение примерно минуты ему чудился свет, который затем пропал на несколько часов, растаяв во тьме урагана.