Домик на краю земли - [12]

Я осмотрелся, как делал обычно по заведенному мной же порядку, однако ничто в окружающем ландшафте не привлекав моего внимания. Орудуя гонором и пилой, я трудился почти три четверги часа, а затем, отложив в сторону инструменты, присел отдохнуть.

За это время группа примерно из двадцати крупных оранжево-черных бабочек появилась у дюны. Это была настоящая стая, хотя ее члены летели далеко друг от друга — на расстоянии не менее одной восьмой мили. Некоторые из них были уже на дюнах, другие — на солончаках; трех я заметил на пляже.

Их полет был таким же произвольным, как и дуновение нестойкого ветерка, однако бросалось в глаза, что они перемещались в общем в южном направлении. Я пытался поймать одну путешественницу на пляже и, хотя всегда считался неплохим бегуном, вскоре почувствовал, насколько непросто следовать ее внезапным и сумбурным поворотам.

Я не желал ей зла. Мне просто хотелось рассмотреть ее поближе, но она ускользнула, скрывшись за вершиной дюны.

Когда после трудною восхождения по крутому песчаному склону я добрался до вершины, беглянка была уже далеко. Проникнувшись еще большим уважением к чётному искусству бабочек, я вернулся к своим плотницким занятиям.

Энтомолог, с которым я переписываюсь, рассказал, что моими гостьями оказались бабочки-монархи или молочаевые бабочки Anosia plexippus. Ранней осенью взрослые особи собираются в стаи и начинают движение на юг. Считают, хотя это не доказано, что некоторые виды бабочек из Новой Англии достигают Флориды. Весной отдельные особи (отнюдь не скопления) появляются в наших краях, очевидно прибывая с юга.

Нам неизвестно — я цитирую это почти дословно, — являются ли последние мигрантами, вернувшимися домой, в Новую Англию, либо они не бывали здесь прежде. Все же мы знаем, что осенние переселенцы никогда не бывали на юге.

Бабочки пробыли на дюнах до полудня. Мне показалось, что они нанимались поисками пищи. Они скрылись так же таинственно, как и появились. С их исчезновением над дюнами словно прокатилось последнее эхо ушедшего лета.

В тот день я закончил строительство кладовой, загрузил ее и начал обкладывать водорослями фундамент дома. Пока я грудился, поблизости верещал сверчок. Одновременно до меня доносился рев океана, заполнявшего дюнные пустоши звуком неумолимой угрозы.

Одержимая волна

1

Сегодня я попробую рассказать о повадках, обличии и звучании океана у побережья, то есть я собираюсь написать нечто такое, о чем, насколько помнится, не встречал упоминания ни в книгах, ни в периодике.

Друзья часто расспрашивают меня об океанском прибое, интересуясь, не слишком ли он беспокоит меня.

На это я отвечаю, что давно уже не обращаю внимания на прибой и, хотя он звучит в ушах непрерывно и днем и ночью, мой слух редко доводит его смятение до сведения мозга.

Шум волн проникает в мое сознание по утрам, в момент пробуждения. Некоторое время я вслушиваюсь в этот рокот, убеждаюсь в его существовании и тут же забываю; я вспоминаю о нем лишь тогда, когда напрягаю слух намеренно, если какое-либо изменение в самом характере его звучаний привлекает внимание, возбуждая любопытство.

Говорят, что у здешнего побережья крупные волны ходят не в одиночку, а по трое. Появляются три огромных волны, затем наступают промежуточные колебания с уменьшенной амплитудой — и снова нашествие трех гигантов. На кельтских берегах утверждают, что царем волн, надвигающихся на утесы со стороны холодного, свинцового моря, неизменно оказывается седьмая волна.

Что касается традиции, бытующей на Кейп-Коде, то она — не полуправда и не фантазия — является самой истиной. Крупные волны действительно прибывают к этому берегу по трое. Сколько раз мне доводилось видеть, как три таких великана катятся друг за другом из просторов Атлантики! Они преодолевают внешнюю отмель, завихряются в буруны и снова обретают свой прежний облик, продолжая продвигаться вперед, для того чтобы рассыпаться в прах на пустынном пляже. Спасательным командам Береговой охраны хорошо известен этот тройственный ритм; они нередко используют затишье, наступающее вслед за последней из таких волн, для того чтобы спустить на воду свои вельботы.

Верно и то, что встречаются гиганты-одиночки. Иногда они тревожат меня по ночам. Разбуженный их внезапным, громоподобным падением, я слышу тяжелый прощальный всплеск, а иногда успеваю уловить лишь громкий, быстро угасающий рокот. Затем наступает непродолжительная пауза, и снова океан повышает голос, звучащий в ночи с неумолкаемым ритмом. Подобные волны сотрясают и пляж и дюны, обрушивая на притихший берег многотонные массы зеленоватой воды. Однажды темной осенней ночью, когда я засиделся в полном одиночестве допоздна, увлекшись чтением, перед домом низвергся, должно быть, сам прародитель морских волн, так как ночная тишина была внезапно взорвана мощным громовым раскатом и гулом землетрясения. Пляж задрожал под тяжестью водяной лавины, дюны заходили ходуном, а мой домишко так содрогнулся на своем песчаном основании, что пламя затрепетало под стеклом лампы, а фотографии, висевшие на стенах, покосились в беспорядке.

Мне известны три великих звука, относящихся к стихии: шум падающего дождя, гул ветра в глухом лесу и грохот океанских волн, разбивающихся о берег. Я хорошо знаком с этими голосами природы, и тот, что принадлежит океану, кажется мне наиболее звучным, многообразным и вызывает благоговение. Бытующее представление о монотонности звучания океана совершенно неверно: у океана множество голосов. Послушайте, как звучит прибой, напрягите слух — и вам станет доступной целая гамма звуков: низкое гудение, грозное рыкание, громкое журчание падающих струй, непрекращающееся шипение пены, всплески, отрывистые, как ружейные залпы, тихий шепот, шорох камней, трущихся друг о друга; а иногда можно уловить какие-то восклицания, относящиеся, должно быть, к редко слышимому говору обитателей глубин.