Домье - [7]

После прогулок по городу время на службе тянулось еще медленнее Если не было работы, Оноре, сидя где-нибудь в углу, рисовал человечков на старых бумагах или разглядывал посетителей.

В конторе их бывало много, они подолгу сидели в приемной, ожидая своей очереди, и длинная вереница лиц, удрученных, желчных, злобных или горестных, проходила перед глазами Оноре.

Па|рижская юстиция открывалась ему с черного хода. Заходившие в контору адвокаты рассказывали коллегам, сколько денег удалось выманить у доверчивых клиентов. Мальчик видел, как жестокое высокомерие служащих конторы сменяется за монету в сто су приторной любезностью. Все это не вызывало уважения к судейскому сословию. Неприязнь к юристам прочно поселилась в душе Оноре.

К. счастью, служба в конторе продолжалась недолго. Ни заработки юного рассыльного, ни его успехи в науках не давали основания дорожить этим местом. И Жан Батист, использовав свои связи в литературном мире, пристроил сына в книжный магазин Делоне.

Магазин помещался в Деревянной галерее Пале-Руаяля, столь знаменитой в годы Реставрации.

Филипп Эгалите, владевший дворцом до революции, настолько нуждался в деньгах, что решил обстроить сад Пале-Руаяля помещениями для магазинов и сдавать их внаем. Тогда-то и была сооружена Деревянная галерея, уже изрядно обветшавшая к тому времени, когда под ее кровлей появился Оноре Домье. Там собирались биржевые игроки, маклеры, коммерсанты, темные дельцы со всего Парижа. Любители книг, облокотясь на прилавки, перелистывали новинки, тут же обмениваясь мнениями. Там можно было встретить и знаменитого писателя,' и влиятельного критика, и ободранных графоманов, и бедных студентов, пользовавшихся возможностью погреться и бесплатно прочитать несколько страниц. Перед модными лавками толпились любопытные; ярко нарумяненные женщины прогуливались в ожидании искателей вечерних приключений. Дым жаровен, которыми за неимением печей отапливалась галерея, наполнял воздух тяжелым смрадом. Это было превосходное место для дальнейшего изучения парижских нравов.

Делоне был одним из самых удачливых книготорговцев Пале-Руаяля. Дело его процветало, в лавке, занимавшей два больших смежных помещения, всегда теснились покупатели. Делоне занимался также изданием книг и был в своем кругу довольно заметной фигурой.

Новое место службы оказалось куда менее скучным, чем контора судебного исполнителя. Вместо унылых папок с делами Оноре разбирал вкусно пахнущие, приятно хрустящие тома только что отпечатанных книг. Вокруг были не юристы, а писатели, типографы, журналисты. Разговоры здесь велись острые и занимательные. Слушая их, Оноре узнавал новости литературной жизни раньше, чем они появлялись в газетах.

В свободные минуты мальчик разглядывал эстампы — ими наряду с книгами торговал Делоне. Это были годы первого расцвета литографии, и недорогие оттиски с работ лучших художников продавались в магазинах, с лотков уличных торговцев и в газетных киосках. Среди сотен листов неопытный взгляд Оноре еще не мог отобрать действительно лучшие. Он вспоминал мастерскую отца, где часами разглядывал картины и эстампы и лепил человечков из замазки. Здесь в Париже эстампы были, конечно, куда интереснее: на литографиях были сцены той жизни, которую он ежечасно видел вокруг.

Как всякий ребенок, Оноре хотел, чтобы его рисунки были похожи не столько на жизнь, сколько на «картинки настоящих художников». Мальчик с восторженной завистью разглядывал уверенные штрихи, за которыми угадывалось совершенно недосягаемое мастерство. Его собственный карандаш отвратительно пачкал бумагу. Вместо воздушных теней получались серые пятна, вместо красивого контура — бессмысленные жирные линии. Оноре и понятия не имел, что за легкостью рисунка профессиональных художников стоит знание анатомии, перспективы, упорная и длительная работа с натуры.

К своей новой службе он не проявлял особого прилежания, и Жан Батист с беспокойством замечал, что книготорговля так же мало прельщает сына, как и юриспруденция. Мальчишка без конца пачкал бумагу рисунками и часами разглядывал гравюры в витринах.

Четырнадцатилетний Оноре огорчал родителей своим очевидным легкомыслием и откровенным нежеланием приобрести солидную профессию. Мадам Домье, так много выстрадавшая из-за любви мужа к литературе, с грустью замечала, что и сын не проявляет должной положительности.

— Бедный мой Оноре. — говорила она, пытаясь образумить сына, — ты сам не знаешь, чего ты хочешь!

— Отлично знаю, — отвечал Оноре. — Я хочу рисовать!

Это было единственное занятие, которому он предавался с увлечением.

Узнав о страсти сына к рисованию, Жан Батист почувствовал скорее беспокойство, чем гордость. Зная по собственному опыту, насколько неверен путь искусства, он пытался отговаривать сына. Оноре упорствовал. Вконец расстроенный, Жан Батист запрещал сыну рисовать, но стоило ему отвернуться, Оноре опять брался за карандаш. Побежденный настойчивостью четырнадцатилетнего юнца, Домье-отец уступил. Он решил показать работы Оноре художнику Ленуару, с которым был хорошо знаком, и предоставить ему решать, заслуживают ли они внимания.