Домашние правила - [97]

Так как Джейкоб занимается не тем, чем я, он погружен в свои уроки на одном краю стола, а я на другом. Я заканчиваю раньше его, но так же было и когда мы выполняли данные в школе домашние задания. Он, может, и до жути умный, но иногда то, что варится у него в голове, не выливается на страницы тетрадей. Вероятно, это немного напоминает самый быстрый на свете поезд, у которого колеса не подходят к рельсам.

Закончив домашку по французскому («Que fait ton frère? Il va à la prison!»)[22], я закрываю учебник. Мама поднимает взгляд над чашкой кофе. Обычно она печатает за компьютером, но сегодня к нему даже не прикасалась.

– Всё, – объявляю я.

Мама растягивает губы; я понимаю, что это должна быть улыбка.

– Отлично!

– Тебе что-нибудь нужно от меня?

– Если бы ты повернул назад время, это было бы мило.

– Я больше думал о продуктовом магазине. У нас вроде есть нечего, – намекаю я.

Продуктов действительно нет, и мама об этом знает. Ей нельзя покидать дом, пока Джейкоб под арестом, а это означает, что мы медленно приближаемся к голодовке, если я не предприму что-нибудь.

– Ты не водишь машину, – говорит мама.

– У меня есть скейтборд.

Она изгибает брови:

– Тэо, ты не можешь везти продукты на скейтборде.

– Почему нет? Я возьму зеленые сумки, повешу их на руки и не буду покупать ничего тяжелого.

Долго уговаривать маму не приходится, но потом мы сталкиваемся с очередной морокой: у нее в кошельке только десять баксов, а мне не изобразить из себя Эмму Хант, когда я протяну кассиру ее кредитку.

– Эй, Джейкоб, – говорю я. – Нам нужно взять у тебя в долг немного денег.

Он не отрывается от учебника истории:

– Я что, похож на банк?

– Ты шутишь?

Мой брат, я клянусь, не потратил ни одного доллара из подаренных ему на дни рождения, Рождество – и дальше перечислите сами. Я только один раз видел, как он тратит деньги – на пачку жвачки за тридцать пять центов.

– Не надо, – тихо говорит мама. – Давай не будем его расстраивать. – И достает из кошелька другую карту. – Остановись у банка в торговом центре и сними немного наличных. Мой ПИН – четыре-пять-пять-ноль.

– Правда? – говорю я, широко улыбаясь. – Ты даешь мне свой ПИН?

– Да, и не заставляй меня жалеть об этом.

Взяв карту, я иду из кухни:

– Значит, на компьютере у тебя тот же пароль?

– Соевое молоко, – говорит мама, – безглютеновый хлеб, ветчина без соли. И все остальное, что тебе захочется.

Я принимаю оперативное решение – не брать скейтборд – и иду в банк пешком. До него всего пара миль по пути к центру города. Я пригибаю голову и говорю себе, что это из-за ветра, но на самом деле мне не хочется случайно наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Прохожу мимо лыжников на поле для гольфа и двух бегунов трусцой. Оказавшись у банка, понимаю, что он уже не работает, а как попасть в маленький закуток с банкоматами, я не знаю. Вместо этого я обхожу здание и останавливаюсь у автомата, который выдает деньги водителям «с колес». Встаю в очередь за «хондой».

«Введите сумму» – появляется надпись на экране. Я набираю 200 долларов, а потом, помявшись, отменяю операцию и вместо снятия денег смотрю баланс карты.

Неужели у нас на сберегательном счете всего 3356 долларов? Я пытаюсь вспомнить, есть ли у мамы карты других банков или только этого? Есть ли у нас в доме сейф, где она хранит деньги?

Я знаю, что отель «Таунсенд» нанимает пятнадцатилетних помощниками официантов в ресторан. И вполне уверен, что если найду кого-нибудь, кто будет подвозить меня в Бёрлингтон, то смогу работать в «Макдоналдсе». Очевидно, если кому-то и нужна работа, так это мне, раз уж мама сейчас не может выходить из дому, а Джейкоб доказал свою патологическую неспособность удержаться на работе.

Он пытался трижды. В первый раз работал в зоомагазине, когда был одержим собаками. Его выгнали после того, как он сказал своей начальнице, что глупо держать тяжелые мешки с собачьим кормом в глубине магазина. Вторая работа заключалась в том, чтобы складывать в пакеты оплаченные покупателями продукты в кооперативном магазине: кассиры говорили ему «ставь своих уток в ряд», когда товары ехали по ленте, и злились, потому что он не слушал их, когда на самом деле Джейкоб, вероятно, просто не понимал, чего они от него хотят. Третьей его работой была продажа летом закусок у городского пруда. Полагаю, все шло хорошо первые час-полтора, но, когда настало время ланча и шестеро детей одновременно кричали ему, что хотят «снежный рожок», хот-дог и начос, он просто снял с себя передник и ушел.

Сзади подъезжает машина, и я чувствую себя болваном. Возвращаюсь к автомату, нажимаю кнопку «Снять» и ввожу на клавиатуре 200 баксов. Машинка разевает пасть, выдает деньги, я сую их в карман. И тут слышу свое имя:

– Тэо? Тэо Хант, это ты?

Чувствую себя преступником, как будто меня застали за каким-то постыдным делом. Но ведь нет ничего незаконного в том, чтобы снимать деньги из банкомата для автомобилистов, подойдя к нему пешком?

Дверца стоящей позади меня машины открывается, изнутри вылезает мой учитель биологии мистер Дженнисон.

– Как твои дела? – спрашивает он.

Помню, как однажды, когда мама разозлилась на Джейкоба за то, что он отказывался беседовать с гостями на свадьбе какой-то дальней родственницы, он сказал ей, что поинтересовался бы, как дела у тети Мэри, если бы его на самом деле занимал этот вопрос, но это не так, а притворство с его стороны было бы ложью.