Домашние правила - [85]

Я бы не стал есть джем без арахисового масла, но иногда я гадаю, почему не мог быть едой, которую любят все.

Раньше существовала теория, что мозг аутиста работает неправильно из-за промежутков между нейронами, недостатка связей. Теперь появилась новая, что мозг у аутистов работает слишком хорошо, и в голове моей происходит столько всего одновременно, что мне нужно работать сверхурочно, чтобы отфильтровать все, и иногда обычный мир становится ребенком, выплеснутым из лохани вместе с водой.

Оливер, который, по его словам, мой адвокат, заговорил со мной на языке природы. Это все, чего я когда-либо хотел: быть органичным, как заполненная семенами головка подсолнуха или спираль раковины. Когда изо всех сил пытаешься быть органичным, это значит, ты неорганичен.

Мама выходит вперед. Она плачет, но на ее лице улыбка. Ради бога, разве это удивительно, что я никогда не могу понять ваших чувств, люди?

Обычно, когда я ухожу туда, куда ухожу, то это комната без дверей и окон. Но в тюрьме это был мир, и тогда мне пришлось уйти еще дальше. Это была металлическая капсула, лежащая на дне моря. Если кто-нибудь попытается прийти за мной с ножом, зубилом или корочкой надежды, океан почувствует перемены и металл взорвется.

Только вот беда: то же правило применимо ко мне, если я попытаюсь выбраться наружу.

Мама в пяти шагах от меня. В четырех. В трех.

Когда я был совсем маленьким, то в воскресенье утром смотрел по христианскому телеканалу передачу для детей. Она была про мальчика с особыми потребностями, который играл в прятки с другими детьми на какой-то свалке. Другие дети забыли про него, и через день полицейские обнаружили его задохнувшимся в старом холодильнике. Я не извлек из этого религиозного послания какого-то Золотого Правила, не узнал пути к вечному спасению. Я понял: не нужно прятаться в старых холодильниках.

На этот раз, когда я ушел туда, куда ушел, я подумал, что забрался слишком далеко. Там, конечно, не было боли и ничто не имело значения. Но никто не нашел бы меня, и в конце концов искать перестали бы.

Теперь у меня начинает болеть голова, и плечи тоже болят. Я чувствую запах матери: ваниль и фрезия и шампунь, которым она пользуется, в зеленой бутылке. Я чувствую ее тепло, как от асфальта летом, за минуту до того, как она обнимает меня.

– Джейкоб… – произносит мама.

Мое имя скатывается на американских горках рыдания. Колени у меня подкашиваются от облегчения, от осознания того, что я не исчез в конце концов.

Дело 6 Укуси меня

Вы, вероятно, знаете, кто такой Тэд Банди: печально известный серийный убийца, которого связывали с гибелью тридцати шести человек, хотя многие эксперты полагали, что это число приближается к ста. Он подходил к женщине в людном месте, втирался в доверие, изображая, что ранен, или выдавая себя за представителя власти, и затем похищал ее. Как только жертва оказывалась в его машине, он оглушал ее ударом монтировкой по голове. Всех своих жертв, кроме одной, он задушил. Большинство тел увез за много миль от места исчезновения. В камере смертников Банди признался, что больше дюжины жертв он обезглавил и некоторое время держал у себя их головы. Он навещал тела убитых и делал трупам макияж или совершал с ними половые акты. Он оставлял себе на память вещи: фотографии, одежду. До сего дня многие его жертвы остаются неизвестными.

Широко распространено мнение, что осуждение и в итоге казнь Банди обеспечило экспертное заключение доктора Ричарда Сувирона, дантиста-криминалиста. На ягодицах жертвы преступника Лизы Леви были обнаружены следы укусов. Первый след был полным. Второй повернут так, что остались два отпечатка зубов нижней челюсти. Это дало полиции больше возможностей для сравнения сведений о зубах с отметинами, что увеличило шансы найти совпадения.

Анализ следов от укусов стал возможен только потому, что особо сообразительный следователь, который делал снимки на месте преступления, подставил линейку к фотографии следов от укусов, чтобы показать размер. Без этого снимка Банди могли оправдать. К моменту, когда дело передали в суд, след от укуса стал неидентифицируемым, так что единственным свидетельством его изначального размера и формы была та фотография.

Рич

– Хочешь оказать нам честь? – спрашивает меня Бэзил.

Мы столпились в ванной Джессики Огилви – я и двое криминалистов, которые прочесывают дом в поисках улик. Марси залепила окна черной бумагой и стоит наготове со своей камерой. Бэзил смешал люминол, чтобы обрызгать им ванну, пол, стены. Я щелкаю выключателем и погружаю нас во тьму.

Бэзил разбрызгивает раствор, и вдруг вся ванная загорается, как рождественская елка; замазка между кафельными плитками сияет ярким флуоресцентным синим.

– Черт возьми! – бормочет Марси. – Мне нравится, когда мы оказываемся правы.

Люминол светится при контакте с правильным катализатором – в данном случае с железом в гемоглобине. Джейкоб Хант, может, достаточно умен, чтобы убрать за собой после убийства Джесс Огилви, но следы крови все равно остались, и они убедят присяжных в его виновности.

– Отличная работа! – говорю я, пока Марси яростно щелкает фотоаппаратом.