Домашние правила - [130]

– Боюсь, это невозможно, – отвечает доктор Ньюком и пристально вглядывается в меня. – А у тебя есть секреты?

– У всех есть секреты.

– Тебе бывает тяжело оттого, что у тебя есть секреты?

Я сижу на краешке кресла, выпрямив спину, чтобы не прикасаться к сумасшедшей зигзагообразной ткани.

– Иногда – да.

Доктор Ньюком закидывает ногу на ногу. Ноги у нее длинные, как у жирафа. Жирафы и зебры. А я слон, который ничего не забывает.

– Ты понимаешь, что твой поступок с точки зрения закона неправилен?

– У закона нет зрения, – говорю я ей. – У него есть суды и судьи, свидетели и присяжные, но зрения нет.

Про себя я удивляюсь, где только Оливер откопал эту тетку? Честно.

– Ты понимаешь, что поступил неправильно?

Я качаю головой:

– Я все сделал правильно.

– Почему это было правильно?

– Я выполнял правила.

– Какие правила?

Можно было бы объяснить ей, но она расскажет другим людям, и тогда не у меня одного будут проблемы. Но я понимаю: она ждет объяснений; подается вперед, я отшатываюсь назад и вжимаюсь в кресло, то есть прикасаюсь к зебриным полоскам, но это худшее из двух зол.

– «Я вижу мертвецов». – (Доктор Ньюком молча пялится на меня.) – Это из «Шестого чувства», – поясняю я.

– Да, я знаю, – говорит она и склоняет голову набок. – Ты веришь в Бога, Джейкоб?

– Мы не ходим в церковь. Мама говорит, что религия – корень всех зол.

– Я не спрашивала, что думает о религии твоя мама. Я спрашивала, что думаешь ты.

– Я об этом не думаю.

– Эти правила, о которых ты упомянул, – говорит доктор Ньюком.

Мы что, сменили тему?

– Ты знаешь, что существуют правила, запрещающие убивать людей?

– Да.

– Хорошо. Ты считаешь, убить кого-то – это неправильно? – спрашивает доктор Ньюком.

Разумеется, да. Но я не могу так сказать. Потому что признание этого правила верным нарушит другое. Я встаю и начинаю ходить по кабинету, пружиня на пальцах ног, иногда это помогает мне встряхнуться и синхронизировать мозг и тело.

Но я ничего не отвечаю.

Доктор Ньюком не сдается.

– Когда ты был в доме Джесс в день ее смерти, ты понимал, что убивать людей – это неправильно?

– «Я не ветреница, – цитирую я. – Меня такой нарисовали»[29].

– Мне нужен твой ответ, Джейкоб. В тот день, когда ты пришел в дом к Джесс, у тебя было чувство, что ты делаешь что-то неправильное?

– Нет, – мгновенно отвечаю я. – Я выполнял правила.

– Почему ты передвинул тело Джесс? – спрашивает она.

– Я устраивал сцену на месте преступления.

– Почему ты убрал в доме и уничтожил улики?

– Потому что мы должны убирать за собой.

Доктор Ньюком записывает что-то в блокноте.

– За несколько дней до того, как Джесс умерла, ты поссорился с ней во время занятия, верно?

– Да.

– Что она сказала тебе в тот день?

– Уйди с глаз моих.

– Но ты все равно пошел к ней домой во вторник?

– Да, – киваю я. – У нас было назначено занятие.

– Джесс явно обиделась на тебя. Почему ты пошел к ней?

– Люди постоянно говорят неправильные вещи. – Я пожимаю плечами. – Когда Тэо говорит мне «сбавь обороты», это означает «успокойся», а не «сбрось скорость». Я решил, Джесс делает то же самое.

– Как ты реагировал на ответы жертвы?

Я качаю головой:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Придя в дом Джесс, ты кричал на нее?

В какой-то момент я наклонился над ней и прокричал прямо ей в лицо: «Вставай!»

– Да, – говорю я. – Но она мне не ответила.

– Ты понимаешь, что Джесс никогда не вернется?

Конечно, я это понимаю. Я мог бы сказать доктору Ньюком пару-тройку вещей по поводу разложения тел.

– Да.

– Ты думаешь, Джесс была напугана в тот день?

– Я не знаю.

– Как, по-твоему, ты чувствовал бы себя, если бы был жертвой?

Пару секунд я обдумываю вопрос, а потом отвечаю:

– Мертвым.

Оливер

За три недели до начала процесса мы приступаем к отбору присяжных. Вы, наверное, думаете, что в наши дни, когда диагноз «аутизм» ставят довольно часто, найти присяжных из таких людей, как Джейкоб, или хотя бы родителей, у которых дети – аутисты, не так уж сложно. Однако двое кандидатов в присяжные из первой созванной для отбора группы, у которых имелись дети-аутисты, были забракованы Хелен: она использовала свою тактику безапелляционных заявлений, чтобы устранить их из списка.

В перерывах я получаю отчеты доктора Ньюком и доктора Кона, двух психиатров, которые встречались с Джейкобом. Неудивительно, что доктор Кон нашел Джейкоба вполне здравомыслящим. Психиатр, работающий на штат, и тостер признал бы здравомыслящим. А доктор Ньюком пришла к выводу, что в момент совершения преступления Джейкоб был невменяемым.

Несмотря на это, отчет доктора Ньюком мне мало чем поможет. В нем Джейкоб отвечает на вопросы как робот. Присяжные, может, и хотят быть справедливыми, но, когда дело доходит до вынесения вердикта, первостепенное значение у них приобретает интуиция, внутреннее чутье по отношению к обвиняемому. А значит, я костьми лягу, чтобы Джейкоб заочно вызвал у них как можно больше симпатии, раз у меня нет намерения вызывать его к барьеру для дачи показаний. С его отсутствием выраженных эмоций, бегающими глазами, нервными тиками – это было бы катастрофой.

За неделю до начала процесса я берусь готовить Джейкоба к суду. Подъезжаю к дому Хантов. Тор выскакивает из машины и, виляя хвостом, несется к двери. Пес привязался к Тэо до такой степени, что иногда я задумываюсь, не оставить ли его, свернувшегося калачиком, ночевать на постели Тэо, раз уж он, похоже, чувствует себя здесь как дома. Да и Бог знает: Тэо нужна компания. После его «бегства» через всю страну он «отстранен от полетов» лет до тридцати, хотя я продолжаю твердить ему, что, вероятно, найду повод подать апелляцию.