Домашние правила - [101]

– Моя мама готовила рыбу по пятницам, – говорю я, открывая и закрывая ящики в поисках столовых приборов.

– Вы католик?

– Нет, норвежец. Рыба – это скандинавский афродизиак.

Щеки Эммы вспыхивают.

– И как? Работает?

– У моих родителей было пятеро детей, – говорю я и жестом указываю на сибаса. – Прелюдия на блюде.

– Думаю, я могу продолжить ряд метафор, – бормочет себе под нос Эмма. – Кулинарные потуги моего бывшего можно считать контрацепцией.

– Не будет ли невежливым спросить, как давно вы одна растите детей?

– Будет, – говорит Эмма. – Но краткий ответ таков: с момента, как Джейкобу поставили диагноз. – Она достает из холодильника молоко и наливает немного в сковороду, потом начинает взбивать содержимое миксером. – Он не общается ни с Джейкобом, ни с Тэо, только каждый месяц присылает алименты.

– Вам следует гордиться тем, что вы сами со всем справляетесь.

– Да, я горжусь. Моего сына обвиняют в убийстве. Какая мать после этого не посчитает свою жизнь крупным успехом?

Я поднимаю взгляд на Эмму и повторяю:

– Обвиняют. Не осудили.

Она долго молча смотрит на меня, как будто боится поверить в существование еще хотя бы одного человека, который допускает вероятность того, что Джейкоб невиновен. Потом Эмма начинает раскладывать еду по тарелкам.

– Джейкоб! Тэо! – кричит она, и мальчики один за другим входят на кухню.

Джейкоб берет свою тарелку и тут же возвращается в гостиную к телевизору. Тэо, с топотом спустившись по лестнице, видит меня, сидящего за столом, и хмурится:

– Разве не он должен покупать нам обед?

– Я тоже рад тебя видеть, – отвечаю я.

Тэо смотрит на меня:

– Ну и ладно.

Он чапает обратно наверх со своей едой. Эмма наполняет тарелки для нас двоих и говорит:

– Обычно мы едим вместе, но иногда приятно немного отдохнуть друг от друга.

– Представляю, как это трудно, когда вы под домашним арестом.

– Довольно грустно, если главное событие моего дня – это поход за почтой до конца подъездной дорожки. – Немного наклонившись, она ставит передо мной тарелку.

На ней кусок белой рыбы, кремовое картофельное пюре и маленький холмик белого риса.

– На десерт меренги? – высказываю догадку я.

– Торт «Пища ангелов».

Я тычу в еду вилкой.

Эмма хмурится:

– Рыба не совсем готова?

– Нет-нет, очень вкусно. Только я… гм… никогда раньше не видел, чтобы еду раскладывали по цвету.

– О! – восклицает хозяйка. – Сегодня первое февраля. – (Как будто это все объясняет.) – Первое число каждого месяца – День Белой Еды. Я уже так давно это делаю, что для меня тут нет ничего ненормального.

Я пробую пюре; оно не из этого мира.

– А что вы делаете по тридцать первым числам? Сжигаете все до черных корок?

– Только не подкидывайте Джейкобу эту идею, – говорит Эмма. – Хотите молока?

Она наливает мне стакан, я беру его.

– Не понимаю. Почему для него важен цвет еды?

– А почему текстура бархата вызывает у него панику? Почему он не может вынести звуки, которые издает кофемашина? Есть миллион вопросов, на которые у меня нет ответов, так что проще всего приспосабливаться и удерживать его от нервных срывов.

– Как в суде, – говорю я, – и в тюрьме.

– Именно. Так что по понедельникам еда зеленая, по вторникам красная, по средам желтая… Вы уловили суть.

На мгновение я задумываюсь.

– Не поймите меня неправильно, но иногда кажется, что Джейкоб взрослее, чем вы или я, а иногда он совершенно не контролирует себя.

– Да, он такой. Я и правда думаю, что Джейкоб умнее всех моих знакомых, но он и самый негибкий. И принимает близко к сердцу каждую мелочь, потому что он центр своей вселенной.

– И вашей, – замечаю я. – Он центр и вашей вселенной тоже.

Эмма пригибает голову:

– Наверное.

Может быть, мои скандинавские родители знали, что делали, но то ли дело в рыбе, то ли в том, как Эмма выглядит, к своему ужасу, я понимаю, что мне хочется ее поцеловать. Но я не могу, ведь она мать моего клиента и, вероятно, просто отшвырнет меня.

– Полагаю, вы составили план нападения, – говорит она.

Мои глаза расширяются – она прочла мои мысли? Я прогоняю из головы образ Эммы, прижатой спиной к столу.

– Чем скорее, тем лучше, – произносит она, и мой пульс учащается в три раза. Эмма оглядывается через плечо на дверь в гостиную, где Джейкоб медленно засовывает ложкой в рот рис. – Я просто хочу, чтобы этот кошмар побыстрее закончился.

И с этими словами я вваливаюсь обратно в свою печальную маленькую реальность. Откашливаюсь, совершенно профессионально.

– Самое разрушительное открытие – это признание, которое сделал Джейкоб. Нам нужно как-то избавиться от него.

– Я думала, что смогу быть рядом с Джейкобом в комнате для допросов. Если бы я была там, дело никогда не зашло бы так далеко, я знаю. Они наверняка задавали ему вопросы, которых он не понимал, или завалили его ими.

– У нас есть запись. Вопросы были довольно-таки прямолинейные, я считаю. Вы сообщили Мэтсону, что у Джейкоба синдром Аспергера, прежде чем он начал допрос?

– Да, когда он пришел поговорить с Джейкобом в первый раз.

– В первый раз?

Эмма кивает:

– Он просматривал ежедневник Джесс, и там было отмечено занятие по социальным навыкам с Джейкобом, так что детектив задал ему несколько вопросов.