Дом волчиц - [69]

— Что ж, сделай одолжение, — соглашается он больше из вежливости, чем из желания.

Амара и Плиний вдвоем ужинают в саду, не посчитав нужным переходить в столовую. Он спрашивает ее мнение об «Аргонавтике» и описанной Аполлонием любви Ясона и Медеи. Амара радуется, что успела прочесть достаточно для поддержания беседы. После еды один из рабов приносит ей лиру, и она играет адмиралу мелодию, напоминающую ей о детстве и ласковых взглядах родителей.

Закончив, она выжидающе поглядывает на Плиния с надеждой, что ей удалось доставить ему удовольствие, но видит на его лице лишь глубокую печаль.

— Твои родители оказали тебе плохую услугу, Амара, — говорит он. — Ты чудесная девушка. Они должны были позаботиться о твоем приданом.

— Пожалуйста, — произносит она. — Они оба мертвы. Я не могу думать о них плохо.

Плиний согласно кивает.

— Понимаю. Прости.

Когда в саду становится слишком темно и прохладно, они возвращаются в спальню Плиния. В комнате разбросано еще больше свитков, чем утром.

— Ах да, совсем забыл, — говорит он, показывая на стопку женской одежды. — Я велел найти тебе более подходящие вещи.

— Спасибо, — благодарит она, борясь с искушением сразу же их рассмотреть. — Я надену это завтра. Ты очень добр.

Он наблюдает, как она обнажается, с тем же пристальным вниманием, с каким смотрел не нее утром. Амара надеется, что он хочет ее и не станет отвергать ее ласки этим вечером. Она понимает, что влюблена не в Плиния, а в сады, во всю его красивую жизнь, но может сосредоточить свое желание лишь на нем самом. Вопреки всем ее усилиям соблазнить его раздеванием, он не присоединяется к ней в кровати, а снова садится за работу.

— Могу я тебе почитать? — спрашивает она.

— Ты, должно быть, устала, — отвечает он. — Я не ожидаю, что ты станешь проводить все ночи за чтением.

— Пожалуйста, — произносит она. — Мне бы самой этого хотелось.

После секундного колебания он протягивает ей свиток.

— Отсюда, — говорит он, указав ей строку большим пальцем.

На сей раз Секунд не появляется, чтобы принести Амаре стакан воды, а трактат о растениях ей незнаком. Хуже того, почерк писца почти неразборчив. Несколько раз, запнувшись на очередном предложении, она слышит нетерпеливое цоканье Плиния, но продолжает читать, пока ей не начинает казаться, что она вот-вот потеряет голос или уснет от изнеможения. Наконец он удовлетворяется услышанным и начинает готовиться ко сну.

— Вижу, что мы оба предпочитаем бодрствовать как можно дольше, — говорит он. — Сон всегда кажется мне подобием смерти.

Когда Плиний ложится рядом с ней, она придвигается поближе, надеясь, что он ее обнимет, но этого не происходит.

— Я никогда прежде не слышал имени Амара, — говорит он, лежа лицом к ней в темноте. — Полагаю, это не твое настоящее имя.

— Его дал мне хозяин, — отвечает она, и при упоминании Феликса к ее сердцу подступает холод. — Он сказал, что в нем смешались любовь и горечь.

— Да, amare, amarum, — говорит Плиний. — Довольно поэтично для сутенера.

Как и прошлой ночью, Плиний кладет ладонь на ложбинку ее талии, и Амара начинает бояться, что он уснет. Она подается к нему, чтобы его рука соскользнула ей на поясницу, и приникает к нему поцелуем. Губы Плиния все так же сухи и неподвижны. Она снова целует его, пытаясь представить на его месте страстного Менандра, но он мягко отталкивает ее.

— Я просто хочу тебе угодить.

Она бессчетное количество раз повторяла эту заученную фразу клиентам, но сейчас в ее голосе звучит униженная мольба.

— Я тобой доволен, — говорит он, словно утешая дитя. — Мне нравится смотреть на тебя; ты очень красива. — Он медленно проводит пальцами по ее волосам так же, как когда разбудил ее поутру. — Больше мне ничего не нужно.

«Наверное, он импотент», — думает она. Эта мысль не беспокоит ее, но и не утешает. Кровать настолько удобна, а Амара так обессилела, что не может больше размышлять о мотивах Плиния. Он гладит ее по волосам, и она засыпает.

Время скользит сквозь ее пальцы, будто шелковая лента. С каждым часом в гостях у адмирала Амара, изо дня в день окруженная удовольствиями, все больше влюбляется в его жизнь. Она в одиночестве принимает ванны в частной купальне, ест досыта, не думая о стоимости пищи, каждое утро ее изящно причесывают. Она постепенно воссоединяется с собственным телом. Никто не прикасается к ней без позволения и уж тем более не смеет ее ударить. В здешнем прекрасном саду ее безобразное существование в лупанарии начинает казаться сном. Впрочем, Амара знает, что оно не менее реально, чем бледнеющий синяк на ее руке.

Плиний становится средоточием всех ее надежд. Ей ни разу не удалось провести с ним так же много времени, как в первый день, — он часто принимает гостей или ужинает у друзей, — но каждый вечер она читает ему и засыпает под тяжестью его ладони. Она сидит в тени колоннады и молчаливо наблюдает за его гостями, стараясь изучить его привычки и взгляды и стать незаменимой. Амара говорит себе, что он будет хорошим хозяином, и воображает свою жизнь в качестве его скрибы[27]. Даже если он потеряет к ней интерес, если она превратится в полузабытую прекрасную вещицу в его доме, такое же украшение, как цветы и фонтаны, ему по-прежнему будет полезен ее голос, он по-прежнему будет к ней добр. Иногда, оставшись в саду в одиночестве, она думает об остальных волчицах, особенно о Дидоне, и скучает по их разговорам. В такие моменты ее переполняет чувство вины за свое намерение их бросить. Она успокаивает себя изощренной ложью, надеясь, что, если Плиний купит ее, она убедит его купить и Дидону и разделит с ней свою удачу. Воспоминания о Менандре обжигают болью, подобно прикосновению к горящим дровам, и она гонит их прочь.