Дом волчиц - [112]

Спокойствие снова пеленой затягивает ее сердце, словно корочка льда на поверхности бассейна Бальбины. Амара выдыхает, расслабляет пальцы, выпускает из кулаков мешковину. Никто не держит ее в объятиях, но это не важно. Ей не нужны утешители — ни Феликс, ни кто-либо другой. Ей хватит воли, чтобы перебороть любой страх.

Остаток дня Амара не выходит из чулана. В дни, когда за нее не платит Руфус, ей положено обслуживать клиентов, но сегодня Феликс не отправляет ее на охоту. Спускается ночь, а она все сидит на месте, подобрав колени к подбородку. Парис подначивает ее, вообразив, что она приревновала хозяина к Виктории, поскольку тот на всю ночь оставил ее в своей спальне, но Амара, словно не слыша, глядит прямо перед собой. Каким-то чудом ей удается заснуть.

Следующим утром Амара словно не может очнуться ото сна. Она заставляет себя спуститься, отправляется в термы вместе с Дидоной и слушает, как та изливает ей свои опасения насчет Ипстиллы и Телетузы. Эгнаций вот уже второй раз приглашает вместо них с Амарой испанок. Амара видит, что Дидона огорчена, но не может ее утешить. Хотя они сидят бок о бок, между ними словно выросла невидимая стена.

— Ты в порядке? — спрашивает Дидона. — Расстраиваешься из-за Феликса?

— Да, — говорит Амара.

Дидона выглядит такой обеспокоенной, что Амаре хочется рассказать ей, что произошло на самом деле, предупредить об опасности, но она не может предать Викторию. Кроме того, это не ложь. Она действительно расстроена из-за Феликса. Если бы он не убил Драуку, на нее никогда бы не напали. Она умоляет Дидону не отходить от Британники, притворяясь, что это ради Крессы, но в действительности надеясь, что иноземка сможет постоять за них обеих.

Когда ее подруги отправляются на охоту, она снова прячется в чулане. Пусть Феликс сегодня возьмет с Руфуса вдвойне, но она не может заставить себя отправиться на поиски клиентов. При мысли о том, что придется предлагать себя незнакомцам, она словно переносится назад в некрополис, снова чувствует чужие руки на своем горле и видит поднесенный к ее глазнице нож. Любой из ее клиентов может оказаться убийцей.

День проходит настолько тяжело, что зашедший за ней Филос замечает ее смятение и, отойдя подальше от борделя, предлагает ей опереться на свою руку.

— Не хочешь минутку отдохнуть, прийти в себя? — спрашивает он.

Амара кивает. Они отходят на менее людный участок тротуара, и она прислоняется спиной к стене.

— Все в порядке, — говорит он. — Понимаю, это нелегко.

— Спасибо, — произносит она, медленно выдыхая и пытаясь отпустить страх. Амара поворачивается к стоящему рядом Филосу и успокаивается, глядя в его добрые серые глаза. — Я так благодарна Руфусу.

— Я знаю, — говорит он. — И знаю, как все это тяжело. Я сам был на твоем месте. — Он оглядывается на улицу, откуда они пришли. — Я не имею в виду, что работал в лупанарии, — добавляет он, понизив голос. — Но в юности я ни минуты не чувствовал себя в безопасности.

Амара еще крепче сжимает его руку.

— Можешь не говорить, — отзывается она. — Я понимаю.

— Такова рабская доля. Пока мы молоды, нас трахают, а в старости бросают умирать от голода.

— Но Руфус тебя ценит.

— Это правда. — Филос отводит взгляд. — Жаловаться не на что.

— Мужчина, который… — Амара осекается на полуслове, боясь унизить Филоса своим вопросом. — Это ведь был не отец Руфуса?

— Нет, не Гортензий. Его не интересуют мальчики. Зато отца Гортензия они весьма интересовали.

Амара спрашивает себя, сколько лет Филосу. Должно быть, он старше ее немногим больше, чем лет на десять. Раньше она никогда не воспринимала его как мужчину и теперь впервые замечает, насколько он привлекателен. Должно быть, в юности он был поразительно красив. При мысли о том, что Филос жил в страхе и был неспособен защититься, в ее душе вскипает гнев. Ей вдвойне тяжело оттого, что в его страданиях виновен дед Руфуса.

— Что за человек Гортензий?

Филос молчит, и она понимает, что преданность хозяевам мешает ему быть откровенным.

— Ты можешь мне довериться, — произносит она. — Но я не обижусь, если ты предпочтешь не отвечать.

— Жаль, что ты не спросила меня об этом раньше, — произносит Филос, потирая лицо ладонью, и устремляет на нее сочувственный взгляд. — Я не должен тебе этого говорить, но Руфус сегодня приведет его, чтобы познакомить с тобой. Это должно было стать сюрпризом. Гортензий настоял, чтобы Руфус сохранил его визит в тайне; он хотел увидеть тебя «такой, как есть», так сказать, застать тебя врасплох.

— Ясно… — с недобрым предчувствием отвечает Амара. — Наверное, он просто беспокоится за сына.

— Будь ты моей женой, — неожиданно добавляет Филос, — я бы постарался не оставлять тебя с ним наедине.

— Я буду осторожна, — говорит Амара, понимая, что уже слишком долго держит его за руку. — Спасибо.

* * *

Гортензий так похож на сына, что Амара не может отвести от него взгляд. Все манеры Руфуса, даже склонность к бурной жестикуляции, которую она считала присущей ему одному, оказались унаследованными от отца. К счастью, в ужине участвует Друзилла, отвлекающая часть его внимания на себя. Это единственное заметное различие между отцом и сыном. Если Руфус добр и простодушен, то Гортензий кажется изворотливым и расчетливым.