Дом в наем - [35]

36

Они были очень смешными – они со Стефаном, – выслеживали друг друга, словно хищники. (Схефан, так он обозвал его напоследок… Но мы будем называть его по-прежнему.) На этот раз хозяин расположился на стуле, а режиссер расхаживал по веранде – из конца в конец, – громко постукивая палкой, меняя со злостью направление. Почему я не ухожу, удивлялся он, почему меня не выгоняют. Какое-то взаимное притяжение связывало их впервые, ядовитое и уничтожающее. Сказали друг другу много разных резких слов. Матей говорил высокомерно, безответственно, как никогда, – я тебе раньше врал, я зарабатываю на самом деле тысячи, десятки тысяч, но транжирю их… Просто так, ничего не откладываю, потом снова зарабатываю… Эти слова подействовали на Стефана убийственно; он жадно ждал их, чтобы оправдать свою инстинктивную и нарастающую ненависть, но теперь, когда ему их сказали, не вынес! Настоящий удар под вздох – он согнулся, захрипел. Все же успел выговорить: „мне транжиры завидуют, то, что имею, добыто трудом, потому меня и не любят…" Матей вставил иронично: я талантлив, я баловень общества, если мне понадобится большая квартира, она мне даст. Очень мне надо тебе завидовать!

– Да, но квартира будет не твоя.

– Захочу, куплю ее за бесценок.

– Не купишь, – сказал упрямо Стефан. – Профукаешь все, и в один прекрасный день, когда заболеешь и снова оставишь фильмы свои, дадут ее другому. Тебя ждет улица, у тебя кишка тонка, не выдюжишь… И детей своих лишишь имущества, помрешь – проклинать будут!

– Ой, а твой сын… – ирония Матея внезапно оборвалась, оборвалась насильственно, как водяная струя, он, видимо, решил разрубить узел. – Ты жуткий собственник, Стефан, эти дома – твоя единственная цель в жизни и единственный страх! Ты рожден для того времени, которое проклинаешь… Был бы тогда богачом, чувствовал бы себя законно и удобно, а не как сегодня – и добро копишь, и о принципах твердишь, потому что совесть не спокойна…

– Уходи из моего дома! – Стефан вскочил как-то странно, ноги врозь. – Вон отсюда! Куда ты метишь, я с самого начала подозревал… Вон куда меня отсылаешь… Ты враг! Но по-твоему не бывать! Чтобы я отступил, да никогда!

Не говоря больше ни слова, Матей вошел в комнату, медленно пересек ее. „Ты смотри куда заворачивает, ты смотри!" Теперь он должен был вести себя спокойно, хотя и рисковал получить удар в спину. Безумный страх в глазах Стефана жег ему затылок, он не удивится, если останутся следы – красные пятнышки; это тот самый страх, о котором он говорил Василу. На пороге он остановился, обернулся. Стефан был в двух шагах, следовал за ним по пятам. Будто замышлял убийство. Что делать? Все же Матей прошел через прихожую, весь в мурашках, но с окаменевшей душой – так себя чувствует дерево, застывшее перед ударом небесной молнии. Но ничего не случилось, выбрался во двор. Было абсолютное безветрие, и ему показалось, что деревья и кусты затаили дыхание. Подумать только: он вел себя со Стефаном по-разному – сперва хорошо, потом плохо. Но и в начале его тоже ненавидели. К такому человеку нет дороги… И какой опасности он подвергал себя в его одиноком доме все это время! Эта мысль сковала его, и он не смог сделать следующий шаг. Но тут же услышал, как в замке повернулся ключ, как повернулся ключ в его сердце, понял, что еще что-то удерживает его – тоска, что не смог остаться, что не выдержал… (Еще в комнате он увидел связку ключей и услышал, пока был в доме этот щелкающий звук по крайней мере три раза: Стефан запер и балконную дверь, двери комнаты и кухни, может быть, – даже туалета. Дверь во двор – последняя, будет заперта – и в дом уже не войти.) Еще несколько шагов, сделанных будто через силу. Два желания, уничтожающиеся взаимно, – остаться и убежать, они сплели рога над пропастью… (Рога желаний.) Тонкая опора уже дала трещину… В такое мгновенье все казалось нереальным! Стефан молчал, Матей тоже, они шли очень медленно, один за другим; связка ключей не звякала – на нее повлияло безветрие, царившее в природе.

На улице, за деревянной калиткой, Матей оглянулся в третий раз – калитка отделяла его от Стефана, а в руке бывшего хозяина, словно миниатюрное дуло, его подстерегал последний ключ. Пока бренчал замок, они смотрели друг другу прямо в глаза. В то самое мгновение Матей почувствовал и увидел – мое периферийное зрение, нет, мое кожное зрение, приобретенное здесь, – высокий тополь покачивается! За пределами двора воздух двигался! Безветрие, что за магия… Какой другой знак явственнее указал бы ему на сумасшествие этого человека, заточившего себя между домом и калиткой? „Сюда ты больше не проникнешь", – говорили глаза Стефана. Матей оглянулся и почувствовал, что за ним наблюдают: из кустов торчала кошачья голова, на морде, как показалось ему, было написано изумление. „Теперь жди чего-нибудь еще…" Поднял неловко плечи, словно извиняясь, и пошел. Со стороны Стефана ни звука, но он знал: тот проводил его пожеланием свалиться по дороге.

Улица. Каблучки, брюки из темно-красного бархата – эти следы могли бы довести его прямо до ее дома. Да и помнит ли его еще кто-нибудь? София, что его там ждет? Будет ли все как раньше, или ему придется расплачиваться за свое короткое бегство? „Однажды уходя, не возвращайся… Увидят ли, что ты назад идешь, твою, как мяч, пинают люди слабость… С тобой покончено…" Вот, оказывается, как пишутся стихи.