Дом, в котором… Том 1. Курильщик - [19]

Сказав это, он тут же усомнился. Логово Лога? По идее, у Логов его не бывает. Потому что в своем логове Лог уже не Лог.

Запутавшись, Лэри мотнул головой.

– У меня из-за него какие-то особенные прыщи. Звери, а не прыщи. Это нервное.

Конь сочувственно крякнул. У Лэри все прыщи были особенные. Взрывы и воронки от взрывов, извергающиеся вулканы и кратеры вулканов. Что угодно, только не простые прыщи. Конь в прыщах разбирался, у него самого их было немало. Слегка помогали спиртовые примочки и совершенно не помогали мази, а Лэри не помогало ничего и никогда, потому что от взрывов на лице спасения не бывает. Конь осмотрел близлежащие кратеры, не заметил никаких перемен к худшему, но говорить об этом не стал.

– Я сегодня дал ему по морде, – сообщил Лэри безрадостно. – Утром.

Конь заерзал:

– И чего?

– Ничего, – передернулся Лэри. – Утерся.

– А остальные? – с интересом спросил Конь.

– Тоже ничего, – совсем с другой интонацией произнес Лэри.

– А повод?

– Он весь – один сплошной повод.

Они замолчали. Две длинные, тощие фигуры в черной коже сидели нога на ногу. Каждый покачивал в воздухе остроносым сапогом. Сзади их можно было бы перепутать, если бы не белая грива Коня, стянутая в хвост.

– Помпей сказал… – начал Конь осторожно.

– Пожалуйста, не надо, – скривился Лэри. – Знать не желаю, что он там сказал. Успеем еще наслушаться.

– Ты что имеешь в виду? – удивился Конь. – Что он сумеет? Не факт.

Лэри только вздохнул.

– Не надо меня утешать. Я уже смирился.

Конь подергал губу.

– Черт, Лэри, – сказал он возмущенно, – ты просто не имеешь права так думать! Нельзя быть таким… непатриотом. Я бы на твоем месте себе такого не позволял.

Лэри уставился на Коня:

– Ты это серьезно? – спросил он. – При чем тут патриотизм? Нас десять, а их двадцать с лишним. Ты считать умеешь?

– Иногда один воин стоит десяти, – высокопарно заметил Конь.

Лэри посмотрел на него с жалостью.

– Ты считать умеешь? – еще раз спросил он.

Конь промолчал. Порывшись в карманах, достал карамельку и протянул ее Лэри. В открытое окно порывом ветра швырнуло горсть сухих листьев. Конь подобрал один упавший и, почесывая переносицу, принялся его рассматривать.

– Осень, – сказал он, поднеся скрученный лист к носу Лэри. – До следующего лета еще уйма времени. Помпей не из старых, но мы-то с тобой знаем…

– Что ничего по-настоящему страшного не случается до последнего лета, – со слабой улыбкой закончил за него Лэри. – Эх, Конь, только это меня и держит. Не то я бы, наверное, уже спятил.

Конь раскрошил жухлый лист и отряхнул ладонь.

– Ну так не забывай, – попросил он.

Курильщик. О цементе и непостижимых свойствах зеркал

В четвертой нет телевизора, накрахмаленных салфеток, белых полотенец, стаканов с номерами, часов, календарей, плакатов с воззваниями и чистых стен. Стены от пола до потолка расписаны и забиты полками и шкафчиками, рюкзаками и сумками, увешаны картинами, коллажами, плакатами, одеждой, сковородками, лампами, связками чеснока, перца, сушеных грибов и ягод. Со стороны это больше всего похоже на огромную свалку, карабкающуюся к потолку. Кое-какие ее фрагменты туда уже добрались и закрепились, и теперь раскачиваются на сквозняке, шелестя и позвякивая, или просто висят неподвижно.

Внизу свалку продолжает центральная кровать, составленная из четырех обычных и застеленная общим гигантским пледом. Это и спальное место, и гостиная, и просто пол, если кому-то вздумается срезать путь напрямую. На ней мне выделили участок. Кроме меня здесь ночуют Лорд, Табаки и Сфинкс, так что участок совсем маленький. Чтобы на нем заснуть, требуются специальные навыки, которые у меня еще не выработались. Через спящих в четвертой перешагивают и переползают, ставят на них тарелки и пепельницы, прислоняют к ним журналы… Магнитофон и три настенные лампы из двенадцати не выключаются никогда, и в любое время ночи кто-нибудь курит, читает, пьет кофе или чай, принимает душ или ищет чистые трусы, слушает музыку или просто шастает по комнате. После Фазаньего отбоя ровно в девять такой режим переносится с трудом, но я очень стараюсь приспособиться. Жизнь в четвертой стоит любых мучений. Здесь каждый делает что хочет и когда захочет и тратит на это столько времени, сколько считает нужным. Здесь даже воспитателя нет. Люди четвертой живут в сказке. Только чтобы понять это, надо попасть сюда из первой.

За три дня я научился:

– играть в покер;

– играть в шашки;

– спать сидя;

– есть по ночам;

– запекать картошку на электроплитке;

– курить чужие сигареты;

– не спрашивать который час.

Я так и не научился:

– варить черный кофе, не обливая плитку;

– играть на губной гармошке;

– ползать так, чтобы все, глядя на меня, не кривились;

– не задавать лишних вопросов.

Сказку портил Бандерлог Лэри. Он никак не мог смириться с моим присутствием в четвертой. Его раздражало все. Как я сижу, лежу, говорю, молчу, ем и особенно – как передвигаюсь. При одном взгляде на меня его перекашивало.

Пару дней он ограничивался тем, что обзывал меня придурком и обгаженной курицей, потом чуть не сломал мне нос якобы за то, что я сидел на его носках. Никаких носков подо мной не оказалось, зато потом все утро пришлось расписывать учителям, как я неудачно упал, пересаживаясь в коляску, и ни один из них мне не поверил.