Дом, в котором меня любили - [47]

После его кончины, вы помните, я никак не могла расстаться с его вещами. Долгие годы его комната была вроде алтаря, вроде храма любви, который я создала во имя моего обожаемого мальчика. Я сидела там в состоянии, близком к оцепенению, и плакала. Вы были добры и предупредительны, но вы не понимали. Да и как могли бы вы понять? Виолетта, которая становилась уже девушкой, презирала мое горе. Да, мне казалось, что на меня наложено покаяние. У меня отняли моего золотого принца, потому что я согрешила, потому что я не смогла предотвратить то агрессивное нападение. Потому что оно произошло по моей ошибке.

И только теперь, Арман, когда я слышу, как по улице продвигается бригада по сносу домов, слышу их громкие голоса, грубый смех, угадываю воинственный напор, подогреваемый их отвратительной задачей, мне кажется, что нападение, жертвой которого я однажды уже была, вновь повторится. Но, понимаете, на этот раз это уже не месье Венсан, который подчинил меня своей воле, используя мужское превосходство как оружие, нет, теперь это огромная змея из камня и цемента, которая превратит дом в прах, а меня отправит в забвение. И позади этой ужасной каменной рептилии возвышается тот, кто ею командует. Это бородатый человек, это «человек дома». Это он.

* * *

Этот дом — это мое тело, моя кожа, моя кровь, мои кости. Он носит меня в себе, как я вынашивала наших детей. Он был попорчен, он страдал, он подвергся насилию, и все же он выжил, но сегодня он рухнет. Сегодня ничто не может его спасти, ничто не может спасти меня. Вне дома, Арман, нет никого и ничего, что могло бы меня привязать к себе. Я уже старая женщина, и мне пора исчезнуть.

После вашей смерти один приличный человек преследовал меня своими ухаживаниями. Жизнерадостный мужчина с круглым животиком и длинными бакенбардами, уважаемый вдовец, месье Гонтран. Он был очень мною увлечен. Раз в неделю он приходил засвидетельствовать свое почтение, принося маленькую коробочку шоколадных конфет или букетик фиалок. Я думаю, что он полюбил также и дом, и доход, получаемый от сдачи в наем двух лавок. Нет, вашу Розу так просто не проведешь! Не отрицаю, его общество было приятным. Мы играли в домино и в карты, и я угощала его рюмочкой мадеры. Он всегда уходил перед самым ужином. Потом он стал более смелым, но в конце концов понял, что я не намерена становиться его супругой. Однако на протяжении многих лет мы оставались друзьями. Я не собиралась вновь выходить замуж, как это сделала моя мать. Теперь, когда вас не стало, я предпочитаю одиночество. Думаю, что только Александрина способна это понять. И я должна сделать еще одно признание. Она единственный человек, которого мне будет не хватать. Уже сейчас мне ее не хватает. Все эти годы после вашего ухода она дарила меня своей дружбой, и это был бесценный дар.

Удивительно, но в эти страшные последние минуты я ловлю себя на мысли о баронессе де Вресс. Несмотря на разницу в возрасте и в положении, мне казалось, что мы могли бы стать подругами. И признаюсь вам, что я даже думала воспользоваться ее связями с префектом, чтобы привлечь его внимание и спасти наш дом. Разве она не бывала на его праздниках? И разве он не приходил на улицу Таран, да не один, а два раза? Но, понимаете ли, я так и не решилась. Я не осмелилась. Я слишком ее уважала.

Забившись в кладовку и дрожа от страха, я думаю о ней, думаю, может ли она себе представить, что я сейчас переживаю. Я воображаю ее в красивом фешенебельном доме, в окружении семьи, книг и цветов. Ее приемы, чайный сервиз из фарфора, розовато-сиреневые кринолины и ее красота. Большая светлая зала, в которой она принимает гостей. Солнце, озаряющее светом старинный блестящий паркет. Улица Таран в опасной близости от нового бульвара Сен-Жермен. Неужели ее очаровательные девочки будут расти где-то в другом месте? Сможет ли Луиза Эглантина де Вресс перенести потерю своего семейного жилища, которое так гордо возвышается на углу улицы Драгон? Этого я уже никогда не узнаю.

Я думаю о дочери, ожидающей меня в Туре и недоумевающей, куда я делась. Я думаю о Жермене, о моей преданной верной Жермене, которая явно обеспокоена моим отсутствием. Догадалась ли она? Знает ли, что я прячусь здесь? Они ежедневно ждут письма или какого-нибудь знака. Заслышав стук сабо перед дверью, они с надеждой поднимают голову. Но все тщетно.

Последний сон, который мне здесь приснился, кажется знаменательным. Я парила в небе, как птица, и созерцала наш город. Но я видела только обгорелые развалины, отливающие красным, развалины опустошенного города, истребленного огромным пожаром. Ратуша пылала как факел, ее громадный призрачный каркас был готов обвалиться. Все работы префекта, все планы императора, все признаки их современного прекрасного города были уничтожены. Не осталось ничего, кроме опустошенных бульваров с их прямыми линиями, оставляющими в угольях след, подобный кровавым рубцам. Я испытывала не грусть, а, скорее, странное облегчение. Ветер гнал на меня облака черного пепла. Мой нос и рот были забиты пеплом, и с каждым взмахом крыла я уносилась все дальше, испытывая неожиданную радость. Это было концом префекта, концом императора. Пусть это был всего лишь сон, я все равно присутствовала при их падении. И я упивалась этим.