Дом Утраченных Грез - [73]

Манусос протянул Майку свою бутылку с водой и заботливо смотрел, как тот пьет. Несколько минут они молча сидели в благодатной тени. Листья оливы, серебристые на солнце и зеленые с обратной стороны, были как замерший поток мерцающего света. Воздух был недвижен, и все же они словно шевелились сами по себе, жили собственной жизнью. Узловатые, искривленные деревья, стелясь над землей, застыли в мучительных позах, как агонизирующие духи.

– В оливковых рощах есть что-то потустороннее, – сказал Майк.

– Потустороннее? Что ты имеешь в виду?

– Деревья. Они как живые.

Вид у Манусоса был озадаченный. Он внимательно вгляделся в Майка, будто старался понять скрытый смысл его слов.

– Конечно, они живые.

– Нет, не просто живые, я не то хочу сказать…

– А что же ты хочешь сказать?

– То, что они… Не знаю. Может, что они как разумные существа.

Но Манусос уже не слушал его.

– Видишь те дыры в дереве? Отец говорил, если приложишь глаз к такой дыре, сможешь увидеть иной мир.

– Это правда?

– Он был выдумщик, рассказывал всякие небылицы.

– И много он нарассказал тебе небылиц?

– Много.

– Мой тоже, – признался Майк. Он вынул из рюкзака пачку сигарет.

– Нет! – остановил его пастух. – Никаких сигарет. Пока мы вместе в горах, мы живем без них.

Майк со вздохом убрал пачку. Они снова погрузились в молчание. Мелькнула ящерица, скользнув хвостом по выступающему корню. Майк заметил скорпиона, притаившегося под камнем, и пнул камень ногой.

– Что там?

– Скорпион.

– Днем он не тронет тебя.

– Не тронет, если он дохлый.

Манусос покачал головой:

– Я не боюсь скорпиона. Он не ужалит Манусоса.

– Почему?

– Почему? Он не ужалит меня, потому что я его не боюсь. Он ужалит тебя, потому что ты его боишься. Хочешь знать, почему я его не боюсь? – Он пошарил в кармане и вытащил бутылочку с насекомым. Передал ее Майку посмотреть. – Если он меня ужалит, я выпью это. И все будет в порядке.

Майк внимательно взглянул на грязного цвета жидкость, в которой плавал дохлый скорпион.

– Это что? Что-то вроде противоядия?

– Это дал мне отец, а ему – его отец. Очень старая вещь.

– Тогда откуда ты знаешь, что оно все еще действует? Сам сообрази, откуда тебе знать, что оно вообще действует?

– Нет. Ты не понимаешь. Никто никогда не пил это, потому что их никогда не жалили скорпионы.

– Ну да, вот я и спрашиваю, откуда известно, что это помогает при укусе. Ты не знаешь это точно, потому что никто никогда его не пробовал.

Манусос покрутил усы, изобразил беспредельное терпение.

– Ты опять не понимаешь. Если у тебя есть это – противоядие, по-твоему, – тебе не нужно пить его, потому что он тебя никогда не ужалит. Теперь ты понимаешь меня?

– Не совсем. Ты же все равно не знаешь, будет от этого средства какая-то польза или нет. Оно может оказаться совершенно бесполезным. От него может стать еще хуже!

Пастух выхватил у Майка бутылочку и затолкал обратно в карман.

– Иногда, – сердито сказал он, вставая, – я думаю, что ты полный дурак. Поднимайся. Пора идти.

Манусос крикнул что-то неразборчивое пасущейся отаре, собирая ее, чтобы двинуться дальше, и резко ударил замешкавшуюся овцу посохом по заду. У Майка возникло ощущение, что удар предназначался ему.

Они поднимались все выше, и оливковые рощи сменились хвойными лесами. Майк еще не бывал так высоко в горах. Воздух здесь был свежее и насыщен ароматом сосновой смолы. Манусос направился по тропе, которую Майк ни за что бы не заметил. Солнце еще не достигло зенита, когда они прошли сосняк, спустились по крутому склону в лощину, пересекли русло высохшей реки и вновь полезли вверх по противоположной стороне среди густо росших сосен.

Манусос говорил мало, лишь изредка покрикивал на овец, направляя их. Отара замедляла шаги, но придавала им странную целеустремленность, словно животные знали что-то, чего не знал Майк. Солнце уже перешло зенит, когда пастух скомандовал остановиться и объявил, что теперь они могут отдохнуть в тени. Не считая первого короткого привала, они шагали без остановки больше шести часов. Манусос выбрал для отдыха прогалину в сосняке, где отара могла пощипать чахлую травку между камней.

Он достал свою бутыль с водой. Майк обратил внимание, что он каждый раз передавал ее ему, прежде чем напиться самому. Пока Майк устало потягивал воду, Манусос, порывшись в холщовой сумке, достал небольшой бумажный пакет со сморщенными черными маслинами. Зачерпнул горсть ягод и высыпал Майку в ладонь.

Майк пересчитал их. Пятнадцать оливок. Четырнадцать, если отбросить совсем уж крохотную. Он предчувствовал, что эта горсть горьких ягод будет ему и завтраком, и обедом, и ужином.

Ко какими они оказались вкусными! Майк, ставший большим любителем греческих маслин и понявший теперь смысл соперничества между островами, где росли маслины, обнаружил, что по вкусу эти сильно отличаются от всех, которые он пробовал прежде. Несмотря на сморщенную кожицу и неаппетитный вид, они были мясистые, питательные, с сильным ароматом. Может, их мариновали особым способом. Он похвалил их и поинтересовался у пастуха, что это за маслины.

Манусоса совершенно не тронул его интерес. Он быстро съел свою горсть маслин, сплевывая косточки в ладонь. Потом свернулся калачиком под деревом, положив под голову сложенные ладони.