Дом учителя - [18]

Илья Ильич заревновал. Спросил нарочито просто, как бы между прочим:

– Сколько лет милому мальчику?

«Здравствуйте, грабли!» – мысленно чертыхнулась Анна Аркадьевна.

Семейная жизнь – это склад персональных граблей. Вечного двигателя не существует, а вечные личные грабли, на которые мы обречены наступать, как ни берегись, всегда к услугам, только лоб подставляй.

Ведь она, Анна Аркадьевна, давно поняла, что ревность Ильи – это даже не черта характера, а потребность души. Потребность ревновать всегда найдет объект – коллегу по работе, соседа по даче, артиста на сцене, малолетнего Юру. Исчезни люди, муж стал бы ее ревновать к деревьям, облакам, солнцу.

– Младше наших детей, – ответила Анна Аркадьевна тем тоном, который Илья Ильич был обязан прочитать как недовольство его вопросом. – Очень интересный мальчик. Представь, прочитал все, что нашел в Интернете об одаренных детях, в том числе мои работы. Анализирует, примеряет к себе. Я с любопытством наблюдаю этот процесс. Стараюсь в общении с Юрой найти баланс между занудным менторством и вдохновительным энтузиазмом.

– Стараешься, – повторил Илья.

«Выхватил угодное ему слово, каждое лыко в строку», – подумала Анна Аркадьевна.

– Илюша, я все время думаю, – перевела она разговор на другую тему. – Не слишком ли мы жестоки с Лёней? – Она специально употребила «мы», чтобы сделать общими придирки мужа. – Его судьба, его жизнь, он взрослый человек. Мы ведь не стали бы ставить условия, возводить ограды, заставлять двигаться, как нам кажется, по правильной колее будь это другой взрослый человек. Благими намерениями… а уж у родителей намерения всегда в десятой степени благие.

– Тебя милый мальчик к этим мыслям подвигнул?

– Совершенно верно! – Анна Аркадьевна приблизила лицо к монитору, чтобы муж разглядел ее возмущение.

– Что я такого сказал? Ты не злилась бы, если бы не было повода.

– И теперь у меня есть замечательный повод пожелать тебе доброй ночи!

Она отключилась, не дождавшись ответного прощания. И, кажется, Илья сказал что-то вроде да я шутил!

Может быть, в самом деле дурачился? Потешался над своей ревностью? Былой. Ну, не полный же он кретин, чтобы допустить возможность ее курортного романа с мальчишкой? Однако, если тебе настойчиво твердят несусветное, например, что солнце встает на западе, а через много лет заявляют, что все-таки на востоке, ты не веришь, всю жизнь-то был запад.

Анна Аркадьевна вышла на улицу, чтобы охладиться и успокоиться. Лавочка была занята Юрой и Анжелой. Последние дни девушка не видела своего кавалера и вряд ли могла предположить, что он променял жаркие объятия на беседы с пожилой теткой. Измучалась, наверное, пришла развеять страшные предположения или утвердиться в них. Анна Аркадьевна замерла, боясь быть обнаруженной, прервать милый диалог. Анжела жаловалась Юре на Юру, а он утешал ее безотказным мужским приемом: называл дурочкой и целовал.

Анна Аркадьевна тихо вернулась обратно. Она улыбалась, и настроение ее благодаря подсмотренной сцене вдруг улучшилось. Всюду жизнь.

Весной Илья, наблюдая за всходами семян, радуясь прижившейся бодрой рассаде помидоров, перцев и баклажан – его трудам, которым предшествовало зимнее изучение литературы и общение на сайтах садоводов-огородников, лучился, словно растюхи (так ласково называли в Интернете меленькие побеги) были живыми, вроде умилительных маленьких щенков или котят.

– Всюду жизнь! – говорил Илья. – Анечка, кому из великих принадлежит эта фраза? Кто сказал?

– Насколько мне известно, нарисовал, в смысле написал картину «Всюду жизнь» художник Ярошенко. Заключенные, этапируемые в ссылку или на каторгу, стоят в вагоне у зарешеченного окна, бросают на перрон крошки птицам, наблюдают, как те клюют.

Анна Аркадьевна шла за мужем, инспектирующим свои владения. Он присел у грядки с ранней капустой.

– Если про всюду жизнь никто не сказал о том, что тянется из матери-земли, то считай меня первым. Капуста любит калий, надо удобрить. И не переборщил ли я с золой? Навоз точно не нужен.

Илья поднялся. Он думал про капусту, навоз, калий и золу. Анна Андреевна обняла мужа за талию, прижалась к его груди:

– Как я люблю тебя! Ты у меня созидатель, творец жизни.

– Продолжай любить, – чмокнул он ее в макушку, – даже если мою капусту сожрет тля, крестоцветные клопы или трипсы.

– «Крестоцветные трипсы» звучит как элемент украшения дизайнерской одежды, вроде бисера или, бери выше, страз Сваровски.

Оставаясь равнодушной к огородным утехам, Анна Аркадьевна радовалась, что муж за несколько лет до пенсии нашел себе увлечение. Пусть странное и неожиданное: Илья вырос в городской семье и прежде говорил про комнатные растения, что они похожи на сироток, усыновленных кем придется. Если бы он принялся вырезать лобзиком, чеканить, разводить голубей или писать книгу про Пунические войны, она бы радовалась точно так же. Потому что не хотела, чтобы он ушел в отставку с ощущением, что жизнь кончена, он отодвинут в сторону, выброшен на свалку. И превратился в приклеенного к телевизору брюзжащего ленивца с зудящим честолюбием. Они таких видели немало. Когда мы служили… Не та армия, не та молодежь, не тот хлеб и колбаса. В наше время… Профукают страну… Куда ни ткни пальцем – гниль, что олигарх, что политик…